ЧАСТЬ II ОНИ ЛЬЮТ "МЕТАЛЛ"!..

СКОРЕЕ, "ХАРД-ДРОЧКИ", ЧЕМ "МЕТАЛЛЮГИ" ...

"Хочешь определить судьбу вещи - дай ей имя. Назвать - значит ограничить".
(Философская бормотуха)

В начале 1987-го, когда "продленщики" готовились выйти из подвала, был еще жив и находился в неплохой форме Майк Науменко, набирали мощь "Алиса" и "ДДТ", "Кино" уверенно шло к всенародному признанию, Саша Башлачев не думал об уходе, "Наутилус" начинал подавать признаки жизни, а Борис Гребенщиков уже и тогда вовсю был БГ, собирая подряд восемь битковых аншлагов (почти 56 тысяч зрителей) в ленинградском Дворце спорта "Юбилейный". Но общий фон определяли пока что не они, а эстрадная "попса", имеющая доступ на радио-телевидение, в студии грамзаписи и в самые престижные залы.
Свежую струю в провинцию принес энергичный "heavy metal". По мнению Сергея Ефимова, барабанщика "Круиза" (а эта группа считалась ведущей среди советских "металлистов"), 1987 год стал началом бума "хэви" в СССР: "Мы объехали всю страну. Помню концерты в Ставрополе, Харькове, Уфе. Это было потрясающе - в зале творилось такое!.. Психоз какой-то, ей-богу".
Гитарные риффы, напоминающие визг бензопилы "Дружба"; браслеты и ошейники с шипами; штаны в обтяжку из суперэластика; "страшные" тексты - сплошные гробы, черепа, кровь хлещет; крики со сцены поклонникам: "Встретимся в аду!", - вся эта жуть была для вчерашних пионеров и комсомольцев в диковинку и затягивала на концерты, как в темный омут. Войдя в раж, фанаты ХМ ломали в залах кресла, били стекла, бутылки и морды друг другу. (Не случайно на разгоне буйных фэнов проходили обкатку будущие ОМОНы).
"Пятнадцатилетних, увлекающихся "металлом", еще можно понять, но когда этим занимаются в двадцать лет, то это, наверное, показатель умственной отсталости", - писала рижская газета "Советская молодежь"*. Не самая кондовая в СССР, между прочим. Выходило, что 26-летний концертмейстер Чиграков, к тому же студент-заочник, женатый, имеющий ребенка - и вовсе последний дебил.
* Такие оценки, кстати, не сильно расходились с мнением западных музкритиков. Рецензент журнала "Rolling Stone" Тим Холмс писал в1986-м: "Значки "Я люблю хэви-метал!" могут быть прекрасным ориентиром для психиатра, занимающегося заторможенными детьми".
Чиж и сам вспоминает те годы с иронией: "На весь город всего-то и было четыре дурака с длинными волосами. Зато все знали, что мы "металлисты", и не цеплялись". (Насчет "не цеплялись" - чуть позже).
Собственно, в ряды "металлистов" молодая группа попала случайно. Это произошло в феврале 1987-го, на I-м Дзержинском рок-фестивале. Исполнив сюиту "Так будет", ГПД-шники, к своему удивлению, стали лауреатами и одновременно членами новоиспеченного городского рок-клуба. Кроме того, жюри вручило им грамоту "За лучшую музыку".
(Настоящими победителями - если это слово вообще применимо к музыкальному фестивалю - были как раз не они, считает Чиж, а группа "УБ"*, которая вышла в самом конце и сыграла обычное буги-вуги: "Они "сваяли" это так легко и задорно, ничуть не хуже группы "Зоопарк". Я встал остолбеневший: "Вот, ребята, музыка! Вот что кайфово!". Все кисло говорят: "Да, конечно. Только надо "потяжелей"!..". Но я тут же побежал к "УБ" и сказал: "Ребята, вы ох**е!". Меня тянуло к ним. Мы часто потом пересекались, и я играл у них на фо-но за кадром, хотя у них был свой клавишник ...").
* Эту аббревиатуру можно было переводить как угодно - от "Уличных беспорядков" до "Ублюдков бл**х".
- Вот не вякни Лёня Казьмин тогда в микрофон, что "ГПД" - "лучшая "металлическая" группа города", и, возможно, всё пошло бы в другую сторону, - убеждён Баринов.
Казьмин был одним из отцов-основателей фестиваля. Во-вторых, принадлежал к поколению ветеранов дзержинского рока. Поэтому к его словам прислушивались, а оценками дорожили - "Спасибо, Лёня, будем теперь знать какие мы!..".
- Но это ни в коем случае не было "хэви-металлом"! - не соглашается Чиж. - Обычный хард-рок. Только более тяжелый. Как "Rocka Rolla", первый альбом Judas Priest. Мишка Староверов приходит на репетицию: "Вот, я песню написал". Начинает показывать - там нет ничего от "металла". Просто красивая баллада. Быня подключается через педаль, и вот она уже звучит "тяжело", но, по сути, - та же самая баллада!.. Мы могли взять любую нашу песню и просто спеть под гитару на кухне. И этим, как мне кажется, выгодно отличались от большинства "металлических" бэндов.
Тем не менее "heavy metal" с его яростными "запилами" пришелся по сердцу Быне. Он любил тянучие виртуозные соло Джимми Пейджа из Led Zeppelin, которого многие ХМ-гитаристы называли своим крестным отцом. Именно Быня и убедил всех двинуться вслед за отечественными флагманами модного стиля - "Арией", "Круизом", "Черным кофе".
Уже через месяц "ГПД" представила свое "тяжёлое" шоу - "Здравствуйте, Хэви Метал!". "И если в первой программе у нас еще были какие-то стилистические отклонения, то дальше мы уже точно думали, что и как делать для того, чтобы следовать имиджу", - признались парни год спустя "Нижегородским рок'н'ролльным ведомостям".
- Мне-то на имидж было абсолютно насрать, - говорит Чиж. - Главное, чтоб музыка была. Но Быня настаивал на своем, и всё же настоял.
Придумывать свой внешний образ не было нужды: "металлисты", они и в Африке "металлисты" - кожа, заклёпки, гривы до плеч, "боевой раскрас", как у Kiss.
Понятно, что в советских магазинах "металлическая" амуниция не продавалась, и каждый крутился, как мог. Баринов, например, быстренько смотался на малую родину, в Павлово - его родители трудились на заводе, где собирали известные всему СССР автобусы-"пазики". Оттуда он вернулся с рулоном дерматина, которым обтягивали пассажирские сиденья.
- Я сшила Женьке зауженные брюки, - рассказывает его жена Наташа. - Не знаю, как он в них, бедный, ходил. Дерматин-то был кресельный, очень толстый. А в них же надо было сидеть за барабанами, ноги как-то сгибать ...
Рулона хватило ещё и на рокерскую куртку - потом супруги Бариновы дружно клепали её на перилах лестницы. ("Были круглые клёпочки для упаковки тары, их таскали откуда-то с заводов", - вспоминает Наталья).
Об экипировке других "продлёнщиков" тоже позаботились жены. Самый крутой, по общему мнению, костюм был у Мишки Староверова: штаны и жилетка из натуральной (!) кожи. Причем, не "самостроки", а покупные - его Ирина давно работала в торговле и сумела каким-то чудом все это достать. Но сначала Майк выступал в синих зимних колготках, взятых у жены. Они облегали его, как балеруна, выгодно подчеркивая мужские достоинства. На концертах, по словам очевидцев, Миша смотрелся весьма живописно: "Возьмет гитару, ноги расставит, башкой своей кудрявой замотает ... Караул! Шоу!.. ".
Наряд Чижа был скромней: черно-синие джинсы и бывшая армейская рубашка, "сваренные" на дому кустарным способом. (Это станет для него доброй традицией: никогда не заморачиваться, в какой одежде ты выходишь на сцену).
Законы жанра предусматривали эксперименты с гримом. По примеру "Алисы" парни начали с "обводочек" вокруг глаз, но вскоре так вошли во вкус, что стали расписывать чуть ли не пол-лица. И если у "Наутилусов", этих пионеров арт-макияжа в СССР, уже в 1985-м был свой гример-визажист, то дзержинцы прибегали к услугам верных подруг. Перед концертом те набивались в гримерку, и каждая занималась своим мужем - белила, раскрашивала, взбивала "ужасные" начёсы. Причем, используя свой собственный грим, лак для волос, помаду и тени - за ними специально ездили в Ленинград, в театральный магазин "Маска"*.
*Надо признать, что ГПД-шникам везло с местными властями. В Одессе, к примеру, картина на рок-концертах была совершенно другой. "О каком имидже может идти речь, - возмущался самиздатский журнал "УрЛайт", - когда перед выступлением музыкантов тщательно осматривают и умывают за кулисами ...".
Правда, в использовании грима был и свой минус: он мешал фэнам опознать своих героев "вне сцены".
- На каком-то концерте, - вспоминает Баринов, - была жуткая драка в антракте. Менты не приехали. Пока сами не угомонились, ни фига не расходились. Мы еще сидели за кулисами какое-то время. Было боязно выходить на улицу. Мы-то чем отличаемся? Подумаешь, музыканты!.. В то время нас особо-то в лицо не знали. Это потом, если видели волосы длинные - ага, значит, оттуда, из "ГПД", придурки ...
Чтобы довершить сценический облик, "продлёнщики" прокололи уши. Первым на это отважился басист - его ухо украсила серьга в виде серпа и молота. Себе Чиж вставил обычное колечко (со временем он доведет их количество до девяти).
Вся дерзость этой операции станет понятна, если вспомнить фильм "АССА", который вышел на экраны тогда же, в 1987-м, и точно отразил настроения тех лет. Там мафиози Крымов (персонаж Станислава Говорухина) брезгливо обрывал серьгу из уха подростка-тусовщика Бананана, всем сердцем мачо презирая эту "пидорскую" атрибутику. Реальный Говорухин - прогрессивный кинорежиссер и народный депутат СССР - тоже не жаловал "рокеров-шмокеров". Сталкиваясь на съемочной площадке с Цоем и Гребенщиковым*, он раздраженно бурчал: "Ну взрослые люди, ё-моё! Их бы поставить эшелоны грузить. Здоровый болван с серьгой в ухе, ну что это такое?".
Реакция простых растяпинцев на пирсинг была и вовсе незатейливой. Если раньше пьяные люмпены кричали: "Эй, х** волосатый, тебя подстричь, что ли?", то после "АССЫ", завидев серьгу в ухе, могли в упор спросить: "Ты кто - пидор?.. Пидор?!".
Приходилось, вспоминает Чиж, таскать отвертку в кармане: "Если не отмахнуться, так вытащить, а там уж посмотрим ...".
* Как вспоминал поэт Андрей Вознесенский: "Милиция била БГ смертным боем за прическу, за кольцо в ухе и т.д. До сих пор он жалуется на отбитые почки".

1987: ГРАЖДАНСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ

"Рокер - тоже человек,
А, возможно, и артист.
Он страдает за свой век -
Гражданин и гуманист".
(народная бормотуха)

Было ясно что играть, а вот о чём петь?.. Отсутствие "своей темы" стало головной болью молодой группы. Западные "металлисты" в наставники не годились: крутые парни пропагандировали такие же крутые забавы - бухло, кувырканье с девками, наркоту и уличный мордобой. Самые оголтелые вообще заигрывали с сатанизмом. По меркам советской морали, всё это расценивалось не иначе как "духовная отрава".
Не очень-то помогли своим примером и наши мастера "металлопроката". Чтобы обмануть цензуру, им приходилось крутиться, как ужу на сковородке. Группа "Ария" ударилась в абстрактные нравственные искания ("С кем Ты?", "Воля и Разум", "На службе Силы Зла"). "Черный кофе" воспевал "деревянные церкви Руси" и советский пацифизм ("Знамя мира - миру нести/ Люди мира, нам по пути!"). Другие, менее талантливые, несли безопасную чушь про "рокот космодрома".
Что ж, у кого что болит, тот о том и говорит: в Дзержинске, напичканном чадящими заводами-монстрами, самой актуальной была тема экологии. Неслучайно свой первый хит "Припять" ("Заколдованный город") Майк Староверов, главный поэт-песенник "ГПД", написал по мотивам катастрофы на Чернобыльской АЭС:
"Город спит, как ребёнок невинный,
Мать-Земля над ним склонилась.
Смерть вздохнула над Украиной -
Мир, ты должен знать о том, что случилось!..".

Такие песни-предостережения находили в Дзержинске горячий отклик. Старшее поколение еще не забыло, как в 1941-м город жестоко бомбили немецкие "юнкерсы" - их целью были склады с советским химическим оружием. С тех пор даже прыщавые подростки понимали: случись крупная авария на местном "оборонном" заводе - жертв в Дзержинске будет поболее, чем в Чернобыле ...
Поначалу Чиж стоял в стороне от сочинения песен: "Я не умел писать на заданную тему. У меня сразу руки опускались. Я не понимал, как это можно сделать".
Помочь группе вызвался Юрий "Йорган" Киселев, общий приятель и несостоявшийся барабанщик. Это был человек из породы талантливых "чудиков", которыми славится российская глубинка.
- А так он - Маяковский! - говорит Баринов. - Приносит текст и начинает его читать - громко, с чувством. Потом обязательно поинтересуется: "Ну как?..".
Что ж, тексты подходили для "хэви" просто идеально - "звездные войны", ядерный Апокалипсис, страшилки с ведьмами и вурдалаками. Вдобавок Йорган выпекал их, как блины. По дороге с репетиции он раскрыл Чижу свой секрет: "Прихожу домой, ставлю бобину с какой-нибудь западной песней, и в этой ритмике пишу свои стихи".
- А ты, когда читаешь, не врубаешься - ну текст и текст ... - изумляется Чиж. - А Юрка тыкает в листок: "Вот это - "Highway Star", это - "Лестница в небо". Я офигел, я такого не встречал никогда!..
Впервые как автор Чиж попробовал себя на программе "Завтрак в Сан-Растяпино", посвященной родному городу. Тема была близка, понятна, и он сразу написал три песни из пяти. Сегодня он по-настоящему гордится только балладой "Ты и я".
- Мы выходили на сцену, - вспоминает Чиж, - и красиво тянули ее на три глотки как спиричуэлс ...
Фактуру подсказала примета горбачевских 80-х - кооперативное "безалкогольное кафе". Его вывеска "Ты и Я" сильно смутила Чижа. В Дзержинске такой интим был почти неприличен. Особенно на фоне "совковой" пошлятины - сплошные "Алые паруса", "Бригантины" и "Юности".
Две других песни ("Мой город", "Токсикоман") были обычными вальсами, "посаженными" на "металлические" риффы. Их тексты представляли собой язвительное послание местным гопникам, которые - тут Чиж целиком был согласен с Майком Науменко - "мешают нам жить":
"Ребятки в фуфайках по улицам города
Бегают, как корольки -
Слегка приблатненно, сейчас это модно -
И на голове - "гребешки".
Город мой родной,
Когда ты поумнеешь?
Дождусь ли я светлого дня?..".

- Мы пели, - вспоминает автор, - а эти "ребятки в фуфайках" сидели внизу, в партере, и кривились. В принципе, могли и по дыне нам настучать.
Чиж скромничает: обитатели блочных микрорайонов безошибочно угадали, что на сцене - "свои"*. В Дзержинске конца 80-х было немало талантливых бэндов: "Резонанс", "УБ", "Визит", "Штаб". Но только рвущий душу "металл" давал возможность "разрядиться", выплеснуть лишний адреналин. Вдобавок яркие шоу ГПД-шников образцово утоляли провинциальный голод на зрелища.
*Критик Артем Троицкий заметил, что рок-музыка в СССР была уделом в основном "золотой" и студенческой молодежи: "Архитекторы Макаревич и Бутусов, художник Шевчук и математик Гребенщиков, журналисты Башлачев и Мамонов, дипломат Скляр и внук премьера Намин были правилом, а пэтэушник Цой - исключением. Поэтому весь наш рок - "интеллигентский" ... лишенный грубоватого шарма и сексуальной напористости, свойственных простым парням".
Выполняя "соцзаказ" земляков, парни настойчиво искали новые краски. Вскоре у них появился свой "сценический свет". Это были две огромные, сваренные на заказ железные рамы, на которые цепляли чуть ли не сто мотоциклетных фар, украденных где-то на заводском складе. Пучки слепящих лучей заставляли Чижа щуриться, как китайца. В конце концов он стал петь, закрывая глаза. (Многие полагали, что так он "входит в образ").
Но не только эта деталь повлияла на его сценическую манеру (драйв при внешней статичности). В отличие от звезд "heavy metal", Чиж не тряс гривой, не тёрся гениталиями о микрофонную стойку и не вскидывал в ложном пафосе руки. Во-первых, его ограничивал микрофон ("когда ты одновременно поешь и играешь, он не дает тебе по сцене скакать"). С другой стороны, его рок-мачизм проистекал от нежелания "выглядеть клоуном" - это противоречило дворовой эстетике.
Зато эмоции фэнов били ключом. Заслышав "металлические" риффы, они тут же начинали вспарывать "козами" воздух или "колоситься", т.е. топтаться у сцены, покачивая вскинутыми руками. Словом, вели себя вполне по западным стандартам.
У группы даже появились юные поклонницы. Но, как вспоминают не без ревности, "клеить" пытались в основном Чижа - симпатии барышень, справедливо это или нет, обычно достаются вокалисту, парню у микрофона.
- Мне не звонили, записок не писали, - утверждает Чиж. - Кому надо, тот знал, где я работаю. Можно было меня на улице встретить - не сегодня, так завтра. Город маленький. Там не было никаких тайн абсолютно.

***
Любовь публики придавала задора, и в августе 1987-го "продлёнщики" взялись за новую программу "Последний Ангел" - уже четвёртую за полгода. Свидетелем ее шумного успеха стала Ольга Егорова, бывшая сокурсница Чижа. В то время она работала в ДК Свердлова педагогом в детской музыкальной студии.
- Когда заканчивались занятия, я часто спускалась к ним в подвал. Они играли "металл", и у меня в голове это не укладывалось: в училище Серёжка увлекался совсем другой музыкой. Мне его даже в хард-роке было сложно представить. Как, откуда это могло взяться?.. Он стал приходить ко мне в класс, показывать свои песни. Помню, спел "Ассоль", а была такая смурная погода: осень, темно, за окном дождь бесконечный... Спрашиваю: "Чья песня?" - "Моя". Я не поверила. Да не может быть, думаю, чтоб Сережа, которого я полжизни знаю, взял и сочинил такую обалденную песню!.. Потом они пригласили на свой концерт. В зале было две-три сотни молодняка. Принимали их бурно. Сергей спрашивает: "Ну что, тебе понравилось?". Говорю: да, очень ...
Кумирами подростков признал "ГПД" даже главный комсомолец города М. Кузнецов. В передовице местной газеты "Дзержинец" он благосклонно заметил: "Среди молодежи, и в первую очередь учащейся молодежи, особой популярностью пользуется рок-музыка. Наши рок-ансамбли "Визит", "Резонанс", "Группа продленного дня", "Сентябрь" собирают большую аудиторию".
Сама "учащаяся молодежь" выражала свои симпатии (судя по письмам в тот же "Дзержинец") куда категоричней: "Я читаю вас только потому, что ищу в последней колонке объявление о концерте "Группы продленного дня".
Настоящим триумфом "ГПД" стала первая годовщина Дзержинского рок-клуба, которую, как в музыкальной школе, решили отметить "отчетным концертом". Рост своего мастерства демонстрировали сразу несколько групп. Но определить настоящего фаворита, по словам Баринова, можно было с первого взгляда:
- Солидная часть публики явилась в кожаных куртках, цепях, все проклёпанные ... Мы точно знали: это пришли на нас.
ГПД-шники не подвели своих фэнов. К тому времени группа отказалась от клавишных, хоть немного смягчавших суровое, как наждак, звучание "хэви" - Быня упорно жал на то, что в "металлических" группах нет клавишника, там чешут два лид-гитариста (имелась в виду "двойная гитарная атака", которую открыли Judas Priest и которая была взята на вооружение всеми "металлическими" бэндами). В конце концов синтезатор, к радости Чижа, убрали в чулан, а ему пришлось срочно искать гитару - в точном соответствии с рокерской поговоркой: "Могильщики покупают себе лопаты сами". Приличной "электрички" в продаже не было, и он заказал самопальный "Fender Stratocaster" у местного мастера*.
*Немалые деньги (400 рублей) он выплачивал в рассрочку. Этих взносов хрупкий семейный бюджет Чиграковых не вынес, и первую в жизни Чижа собственную гитару пришлось вернуть.
Со второй лид-гитарой группа приобрела мощный звук. Он бил фэнов, как разряд электричества. С этого момента их любовь к "ГПД" стала носить оттенок истерии. В полной мере ее силу ощутила на "отчетном концерте" джаз-роковая группа "Визит", которую "металлюги" свистом и выкриками "долой!" прогнали со сцены, дабы поскорее услышать своих кумиров.
"Концерт прошел под несмолкающий вопль "Даёшь "хеви"!", - писала городская газета, - что, по мнению вопивших, означало: "врубай гитару, чтоб ревела!". Публика свистела, улюлюкала и "успокаивалась", лишь получив очередную порцию гитарного рева".
"Металл"-то мы даём, но вот доходит ли он до них ... - жаловался прессе Чиж - Очень обидно, когда для кого-то тексты - пустое место. Ведь мы стараемся донести до молодежи острые проблемы".
Но молодежь пришла на концерт не за проблемами - за драйвом. Когда Чиж с Быней обрушили на публику свой двойной "запил", кто-то из фэнов от восторга швырнул с балкона стул. Он угодил прямиком в звукооператора. Тот, в свою очередь, прогулялся этим стулом по хребтам не в меру рьяных зрителей, нечаянно оборвавших несколько проводов. Чтобы унять этот рок-шабаш, потребовался 15-минутный перерыв - в зале вспыхнул свет, появилась милиция ...
Впрочем, фэны приносили не только проблемы. Два таких горячих поклонника-старшеклассника попросились в "ГПД" на роль пиротехников. Перед концертом они выносили на сцену аптечные пузырьки, набитые таинственной стружкой. Как настоящие фугасы, их приводили в действие при помощи дистанционного пульта, по проводам
- Щелкают выключателем, типа комнатного, - рассказывает Баринов, - взрыв, искры летят ... Баночка цела, а оттуда дым валит!..
Этот "артобстрел" удачно дополнял набатную тематику текстов (правда, из-за треска и грохота зрители с трудом разбирали слова, и без того искаженные плохой аппаратурой, но тексты, напомним, волновали публику мало). С другой стороны, ГПД-шникам приходилось передвигаться по сцене, как по минному полю. В противном случае они рисковали, как Джеймс Хетфилд из "Металлики", получить, зазевавшись, серьезные ожоги.
Но фантазия техперсонала не знала отдыха. Чтобы красиво "задымить" сцену, они придумали использовать вместо "сухого льда" (вряд ли он тогда имелся даже у столичных "металлистов") порошок для производства боеприпасов. Щепотку за щепоткой его бросали на переносную электроплитку, спрятанную за кулисами. Едкий желтый дым клубился по сцене, затем спускался в зал и накрывал первые ряды.
Реакция зрителей была предсказуемой. Когда на очередном концерте в вестибюле ДК вывесили огромный лист ватмана (каждый мог оставить там свои пожелания группе), первое, что бросилось в глаза "продлёнщикам", - крик чьей-то измученной души: "МЕНЬШЕ ДЫМА!!!".
- Меня на подиуме с барабанами вообще не было видно, - рассказывает Баринов. - А внизу маячили три силуэта, как в тумане ... Глаза жутко слезились. Но Серега умудрялся петь даже в этом чаду.
"Я пел фальцетом и забирался ближе к третьей октаве, - вспоминал Чиж. - Я не лажал, не надрывался и пел совершенно спокойно. Видимо, так глотку свою натренировал, что выходил и убирал всех вокалистов легким движением гортани. Людям нравилось. Энергия пёрла".

НОЯБРЬ 1987: ГОРЬКОВСКИЙ РОК-КЛУБ

"Раньше рок у нас был на букву "Х", а стал - на букву "Г".
(нижегородская народная бормотуха)

К ноябрю 1987-го громкая слава "металлистов" из Дзержинска достигла областной столицы - "ГПД" пригласили на смотрины в молодой Горьковский рок-клуб. Его секретарь Светлана Кукина, радиоинженер и большой знаток джаза, рассказывает:
- Спрашиваю: "Кого прослушиваем?" - "Да приехали какие-то музыканты из Дзержинска. Вот тексты, почитай - ужас, просто "Блэк Саббат" какой-то!..".
Отцы-основатели ГРК, сплошь интеллектуалы, были воспитаны на добротном хард-роке типа Deep Purple, Uriah Heep, Led Zeppelin. "Металл" казался им плебейской музыкой, обреченной на успех только у самой непритязательной публики. "Но чем-то они брали ...", - вспоминает свои ощущения президент Стас Буденный. К тому же у дзержинцев имелся собственный сценический свет. Поскольку дела с техникой в рок-клубе обстояли неважно, это был весомый аргумент, чтобы дружно проголосовать за прием "ГПД".
Членство в ГРК не сулило привилегий - скорее, это было чем-то вроде лицензии на право участвовать в концерте. ("Проталкивать парней на сцену было достаточно тяжело, - вспоминает Кукина. - А тут - член рок-клуба: значит, "под контролем"; есть кому дать по мозгам, если споют не то"). Главный плюс был в другом: вступление в рок-клуб могло помочь "ГПД" расширить круг знакомств и концертных площадок.
В те годы Горький уже был мегаполисом с 1,5 млн. жителей и собственным метро. Этот город ученых, инженеров и студентов (по сути, гигантский военно-промышленный комплекс, "закрытый" для посещения иностранцами) испытывал колоссальный интерес к музыке. Неслучайно здесь еще в 1971 году состоялся всесоюзный биг-битовый фестиваль "Серебряные струны", где мощно заявили о себе Александр Градский (шесть главных призов из восьми), челябинский "Ариэль" и ленинградские "Аргонавты".
Когда в 1975 году на очередных "Серебряных струнах" выступила группа "Орнамент" (с Тынисом Мяге и Гуннаром Грапсом), гости из прозападной Эстонии так завели публику своим жестким "хардом", что испуганные администраторы бросились закрывать занавес (басист героически пытался задержать его скольжение грифом гитары), а вскоре прикрыли и весь местный рок. Только в перестроечном 1986-м горьковские рокеры смогли наконец провести первый рок-фестиваль, а годом позже зарегистрировать свой клуб. Самыми яркими его персонажами стали два "Х" - группа "Хроноп" и скоморошный бард Лёша Хрынов по прозвищу "Полковник"*.
* Полковником он стал на первом курсе Политеха: "В 82-м поехали на картошку. Вышли в поле. Я его увидел и говорю: "Ребята, давайте вы будете собирать, а я буду ведра относить". Я думал, что круче всех устроился. Ни фига. Круче всех устроился человек, который ведра принимал. Он все время отворачивался, и мне приходилось ему кричать: "Эй, маршал, ведро прими!". Он высыпал ведро и, отдавая мне, говорил: "Возьмите, полковник!..".
Дюжего ("шесть пудов живого веса") 22-летнего Полковника прославили едкие куплеты, положенные на почти народные мелодии (кто-то назвал их "ленивыми блюзами").
"Выглядят серо, темно и немолодо
Горькие люди из горького города.
Смотрят хоккей и слушают слухи
И жизни не мыслят без бормотухи".

Если Хрынов понравился дзержинцам сразу и безоговорочно, то с "Хронопом" они сходились трудней. Пять студентов-технарей играли "умный рок" по принципу "лучше одна неверная нота, чем одно неверное слово". (Причем, если с текстами у "Хронопа" всё было в полном порядке, то с нотами - далеко не всегда). Но Чижу было крайне любопытно познакомиться с группой, от которой сходила с ума самая "продвинутая" горьковская молодежь.
Этот интерес подогревала яркая личность лидера "Хронопа". Если Чиж застрял в своих симпатиях на классическом роке и джазе, то его ровесник Вадим Демидов, завсегдатай музыкальной толкучки, уже вовсю слушал альтернативных Cocteau Twins, Dead Can Dance, Pixies и Сьюзанн Вегу.
- У него еще и тексты такие - будьте-нате!.. - говорит Чиж. - Нужно быть подготовленным человеком, чтобы в них врубаться.
(Благодаря Демидову, например, он узнал, что "Still Life" - название одной из "хроноповских" песен - это вовсе не "стильная жизнь", как логично было бы предположить, а всего-навсего "натюрморт").
"ГПД" являлась лучшей "хэви-командой" того времени, - говорит Демидов. - Чтобы покорить публику, у дзержинцев было много козырей. Во-первых, социально-пафосный текст. Во-вторых, фальцет Чижа (он верещал в мегагерцах!). Плюс - классная гитара Быни ("пилил" так шустро, что хотелось отрубить ему пару пальцев). А ещё шоу (Майк рвал басовые струны зубами) и мелодичность, что в тогдашнем "металле" - редкость".
Но такое признание ГПД-шники получили не сразу. Их первый концерт в Горьком - как новичка рок-клуба - прошел неудачно: именно на их выступлении "вылетели" пробки. Жена Майка Староверова кричала местным техникам: "Вы специально не дали им выступить! Они вам просто не нравятся!..".
Эту реакцию можно списать на женские эмоции, но все же легкая робость у парней с индустриальной окраины имела место - тон в рок-клубе задавали "яйцеголовые". Даже "Нижегородские рок'н'ролльные ведомости", которые выпускал ГРК, порой напоминали стенограмму научной дискуссии. "Без всей совокупности знаний, - убеждал некто Лукас, - просто нельзя, скажем, проследить за трансформацией каких-нибудь эсхатологических мотивов у того же Б.Гребенщикова (хотя Р.Барт этого не одобрил бы!)".
Но парни пришли в ГРК не "развешивать интеллектуальные понты". Уверенность в себе придавал профессионализм. Инструменталисты с хорошей подготовкой были в рок-клубе большой редкостью - здесь даже лидеры групп являлись сплошь самоучками. "От Чижа за версту пёрло очень грамотным и интеллектуальным музыкантом, - говорит Кукина. - Он был сейшеновый человек: пригласили, он сел за рояль, подыграл, выдавая приметные, нефоновые соляки".
(Что касается пробелов в эрудиции, тут ГПД-шникам помогла все та же Кукина. В ее небольшой квартире стоял стеллаж размером с дверь, сплошь забитый книгами о музыке и самиздатом. Там были уникальные тексты: журналы, бюллетени, переводы и статьи, которые ей присылали со всей страны (она, в свою очередь, перепечатывала их на пишмашинке и вновь рассылала знакомым по всему СССР). Чиж брал у нее самиздатские журналы "Рокси", "РИО", "УрЛайт", перевод о музыке фьюжн, авторизованную биографию "Битлз", рассказики Даниила Хармса, тексты рок-н-ролльных песен).
Вскоре рок-клуб стал покоиться на трех китах - "Хронопе", Хрынове и "ГПД". Если в сборном концерте был заявлен кто-то из этих столпов (слово "хедлайнер" еще не употребляли), он выступал последним. ("Кроме Полковника, - уточняет Чиж. - Тот всегда норовил отыграть самым первым, чтобы побыстрее напиться за кулисами"). Если же судьба сводила всех троих на одной площадке, их выпускали на сцену по мере возрастания децибелов - сначала Полковника с вечно расстроенной гитарой, потом полуакустический "Хроноп" и, наконец, забойный "ГПД".
- Нас очень любили, - утверждает Баринов. - Считалось, что мы не Дзержинск, а фактически уже Горький. Быня перебрался туда к своей новой женщине, и уже пошли разговоры, что скоро и вся "ГПД" переедет вслед за ним.
Быня был единственным, кто всерьез задумывался о своем карьерном росте. "У него была мечта познакомиться с Валерием Гаиной из "Круиза", - говорит Чиж, - сыграть с ним где-нибудь на стадионе и стать известным в своей стране. Нормальная мечта хорошего гитариста".
Когда молодежные газеты-журналы объявляли конкурс "Алло, мы ищем таланты!" (такие объявления зорко отслеживались), Быня тут же бросал клич: "Надо записать кассету и послать. Вдруг удача улыбнется?!". Чиж относился к подобным затеям скептически, но, как и все, спускался в подвал, где по ночам они старательно записывали два-три дубля своих композиций.
Именно с подачи Быни разнесся слух, что "ГПД" вот-вот пригласят на работу в Горьковскую государственную филармонию. "Это был как раз тот период, - пишет рок-журналист Илья Смирнов, - когда филармонии, не выполняя плана, начали привлекать в свой штат рокеров, хотя и не имевших дипломов консерватории, но зато умевших набивать молодежью большие залы и приносить доход".
Пример показал "Черный кофе", который в июне 1987-го дал концерт в Горьком как посланец Марийской филармонии. На работу в глухую провинцию москвичи устроились, чтобы без проблем получить т.н. "гастрольное удостоверение". Этот документ разрешал проводить легальные концерты по всей стране, в том числе и самые денежные - во Дворцах спорта и на стадионах. Разумеется, почти вся гастрольная выручка - как плата за "крышу" - перечислялась в кассу филармонии. Но даже тех "крох", что оставляли рокерам, вполне хватало для безбедной жизни. Вдобавок филармонии приобретали по госканалам для своих подопечных дефицитные усилители, фирменные гитарные "примочки", барабаны и микрофоны.
- Возможно, Быня пробивал какие-то подходы, либо ему что-то говорили, а он слепо верил, - говорит Чиж. - Если бы нас конкретно пригласили, я бы непременно туда ломанулся. Это было новое, интересное: поездить, вкусить гастрольный хлеб ... Но, как ни крути, это была не моя музыка. Я приходил домой и, как сумасшедший, играл джаз.
"Мне кажется, он чувствовал свой потенциал, но не находил своему беспокойству формального объяснения, - считает Светлана Кукина. - Талантливый человек, он чует, что прыгнуть ему предстоит высоко, но до поры это ощущение всего лишь беспокоит его. Сергей вряд ли говорил себе в те времена: " ... и я стану новой суперзвездой". Его просто крутило, будоражило. Он называет это разладом с "хэви". Не знаю. Он был так органичен во многих "метальных" вещах "ГПД". Можно ли заставить плакать от песни, если она неискренняя?.. Я плакала не раз, а своим слушательским мембранам я очень доверяю, я была прекрасным слушателем".

1987-1988: ИСКУШЕНИЕ "ПОЛИТ-РОКОМ"

"Это было время, когда при слове "Ленинградский Рок-клуб" все вставали".
(Из воспоминаний Старого Рокера)

"Я порвал все письма, я порвал с прошлым.
Я сменил свой адрес, я пришел к тебе.
Я сменил гитару, я сменил струны ...
О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!".
(Чиж, "Моя перестройка", 1988)

Горьковский рок-клуб сразу же стал втягивать дзержинцев в свои акции, и уже в конце ноября "ГПД" приняла участие в серии концертов "Рок-87".
- В воздухе что-то витало, - вспоминает Чиж. - В Дзержинске, может быть, перестройка мало проявлялась, но все равно - понеслись фестивали, все стали петь политические песни. Не знаю, я верил тогда, что вот чуть-чуть поднажмем, и наконец-то все будет здорово, и жизнь у нас настанет, как в Америке ...
Настоящим шоком для Чижа стал приезд на фестиваль Михаила Борзыкина и его команды "Телевизор". Пик популярности этих парней из Ленинградского рок-клуба пришелся на тот краткий период, когда, по выражению журналиста Александра Кушнира, коммунисты уже объявили курс на перестройку-гласность-демократизацию, но еще боялись печатать Солженицына. Как позже вспоминал сам Борзыкин, недоучившийся студент-филолог, "атмосфера в обществе заставляла некоторые вещи говорить в лоб, а не деликатным методом "Аквариума". Надоел туман". Свой магнитоальбом "Отечество иллюзий" питерцы дерзко посвятили 70-летию Октября. Строчки "за нами следят с детского сада, мы растём стадом", "они все врут", "выйти из-под контроля" врезались в мозг, как зубья пилы.
- Мы с Димкой Некрасовым здорово спорили после этого выступления, - вспоминает Чиж. - Приехали в гостиницу, я сижу совершенно охреневший, а Димка говорит: "Большого ума не нужно такое говно писать". Я рубился с ним: "Дима, ты не понимаешь, это очень круто!". Ну так, по-детски: "Человек нашел в себе силы, проявил гражданскую смелость!" - "Да кому она на хер нужна, смелость его гражданская?! Надо о вечном писать, о любви. А что это такое: "твой папа - фашист"?.. Я таких песен хоть тридцать напишу" - "Ну напиши хоть одну!!". В общем, спорили-спорили, но так ни к чему и не пришли. Но прав-то, в общем, Димка оказался ...
(В июне 1991-го Чиж скажет журналистам: "Нас обманули. И сегодня эти песни обманутого поколения очень тяжело слушать").
На этом же фестивале дзержинцы близко сошлись с молодой командой "ЧайФ". Как и "продленщики", уральские парни выбрались на рок-сцену прямиком из подвала заводского ДК. После концертов в Ленинграде самиздатский журнал "Зомби" обозвал их "гопникообразными мальчиками", а их стиль - "подзаборным роком". В Горьком "чайфы" остались верны своей манере: злобно пели со сцены и выглядели, как помоечные коты - линялые майки, замызганные джинсы, ботинки-говнодавы. "Мы в то время еще работали: кто в ментовке, кто на стройке, - вспоминал Шахрин. - Нас всё достало! Наш протест был совершенно искренним. Из нас он пёр на каждом шагу".
В гостинице Авиазавода дзержинцы оказались с "чайфами" на одном этаже и сразу потащили их к себе. Но у новых знакомых возникла проблема: перепил бас-гитарист Антон Нифантьев. Он надел валенки и собрался идти пешком на Урал. За ним бегали, ловили, возвращали. В конце концов "дезертира" хлопнули в лоб и унесли в номер. Бывший пограничник Шахрин остался его сторожить, и в гости к "продлёнщикам" пришел один Бегунов.
- И вот тут они с Чижом дали!.. - вспоминает Баринов. - Оба сидели на койках и пели. Один песню споет - гитара уходит к другому, второй споет - отдает обратно. Вовка Бегунов пел чайфовские вещи, а Чиж - свои. По-моему, даже не пили ничего. Был "сухой закон", да и где возьмешь ночью водки?..
Чиж запомнил свои ощущения от этой посиделки, поколебавшей его пиетет перед "Телевизором".
- Наверное, где-то там, внутри, мы врубались, что "полит-рок" - это не совсем та музыка, которую мы хотим играть. И свердловчане-то как раз запали (если, конечно, запали) на мои песни типа "Ассоли". Лирика цепляла их больше. И мне самому больше нравились их вещи вроде "Ой-ё" или "Вместе теплей". А если у "чайфов" и был уклон в политику, они делали это с юмором, шашками не рубились. И этим тоже оказали на меня влияние.
Совсем другие, но не менее сильные впечатления Чиж привез из Ленинграда, где впервые увидел группу "Аукцыон". В их программе "В Багдаде все спокойно" его поразила целая куча новаций. Во-первых, театральные декорации художника Кирилла Миллера (никто из наших рокеров до выступлений с декорациями еще не додумался). Во-вторых, необычный саунд: весь бэнд звучал, как расстроенная гитара Высоцкого. Наконец, безумное шоу, которое происходило на сцене. Долговязый и нескладный Олег Гаркуша, точь-в-точь "городской сумасшедший", приплясывая, разматывал рулоны туалетной бумаги с криками "Деньги - это бумага!". Набриолиненный красавец-брюнет Сергей Рогожин голосом оперного Онегина нёс всякую чушь, типа "Нефть ушла от нас!". Лёня Федоров колдовал над своей гитарой, как шаман. Рядом извивалась живая змея ... Было от чего "двинуться мозгами".
- Приезжаю в Дзержинск, - рассказывает Чиж, - а там опять "металл"! Ну когда же мы, блин, завяжем?!.. А потом проходит один концерт, другой - люди вопят, довольны, и вроде бы, думаешь, всё и нормально ...
Однако Чиж был так сильно ушиблен "Аукцыоном", что не отказался от мысли сделать ГПД-шные концерты более зрелищными. "Уж коли нет декораций, - предложил он, - давайте "пробьем" публику чем-то другим". В то время группа готовила новую программу "Будь готов!", разоблачавшую сталинский режим. Полем для экспериментов стала песня с припевом "Мы - дети застоя, но не хотим покоя".
- Майка Староверова озарила идея: "Хорошо бы тут в унисон с гитарой Быни пустить детский хор. Как у "Пинк Флойд", в "The Wall", - рассказывает Баринов. - Чиж загорелся: "Я найду!".
В хоровом кружке при ДК им. Свердлова были отобраны восемь пацанов и девчонок. На II-й Дзержинский рок-фестиваль юные вокалисты пришли с пионерскими галстуками, в белых рубашках и наглаженных юбочках-штанишках.
Начиналась программа интригующе. Парни долго искали по фонотекам песню "Эх, хорошо в стране Советской жить!" в исполнении именно детского хора. Под звуки этой фонограммы они выходили на сцену. На словах "Перед нами все двери открыты" плёнку как будто заедало - "открыты ... открыты ... открыты ...". После этого Баринов барабанил вступление, и в зал летел яростный ХМ. Когда Чиж заканчивал свои куплеты-припевы, Быня "добивал" публику гитарным соло. И в этот момент на сцену выходили пионеры.
- Зал был в обмороке, - вспоминает Баринов. - Дым, свет, волосатые дураки пилят "хэви", а тут еще появляются дети!..
Итогом творческих поисков стал диплом жюри "за самую цельную программу".
В апреле ГПД-шники повезли "Будь готов!" на горьковский фестиваль "Рок-88". Накануне они узнали, что на одной сцене с ними выступит гость из Харькова - "Группа продленного дня". Это был жестокий удар: свое название "продлёнщики" считали на редкость оригинальным ...
Так совпало, что в дни фестиваля у Чижа гостил армейский дружок Саша Гордеев, который учился в харьковском университете. Но ничего конкретного рассказать о своих земляках он не смог: "Вроде бы панки какие-то!..".
Выступление "тёзок" из Харькова пришлось на конец концерта. К микрофону вышел худощавый чернявый парень в картузе, латаных джинсах и сапогах. В руке он держал будильник, который вдруг начинал трезвонить:
"Я просыпаюсь каждый день без четверти шесть,
я успеваю побриться и иногда поесть
И - на работу, и на работу!.." *

*песня "Рабочий рок-н-ролл" из магнитоальбома "Положение Дел".

"С первых аккордов зал оказался словно под током, - рассказывала журналист Алла Миневич. - Саша Чернецкий - настоящий волчонок ... недоверчивый, настороженный, злой ... ссутулился, в пиджаке каком-то лагерном, усмешка ледяная ... Людей словно загнали в угол, довели до предела, и они не поют, а просто кровь идет горлом".
- Я тогда на Сашку смотрел, как кролик на удава, - говорит Чиж. - Процентов восемьдесят тех, кто видел его выступления, со мной согласится: наступает мгновенный ступор, и деваться уже некуда. Или ты блюёшь, потому что это ненавидишь, либо становишься фанатом раз и навсегда.

ЗНАКОМЬТЕСЬ: ЧЕРНЕЦКИЙ

"Больной не имеет права на пессимизм".
(Фридрих Ницше)

- Моя фамилия определила судьбу, - считает Саша. - Чернец - это странствующий монах, который всю жизнь ходит с 20-килограммовым посохом.
Благополучное детство этих испытаний не предвещало. Он родился 10 января 1966-го в Харькове, в приличной по советским меркам семье. C четвертого класса всерьез увлекся футболом, мечтая о карьере форварда, и первыми его кумирами стали бразилец Пеле и киевский "динамовец" Буряк. Время рок-н-ролла наступило позже.
"У нас был друг семьи - дядя Володя, фанат Высоцкого, - рассказывал Чернецкий в одном из интервью. - Немного актер, немного боксер, немного скалолаз. Бородатый такой, играл на "семиструнке" и пел хриплым голосом. На меня, 16-летнего пацана, Высоцкий произвел огромное впечатление. Сильнейшая поэзия. А мой двоюродный брат приносил Beatles, Deep Purple, Led Zeppelin. Другая музыка, другие аккорды. Когда я полюбил битлов, все остальное ушло на второй план. Через некоторое время сам начал сочинять песни - меня просто переполняла энергия".
В девятом классе врачи обнаружили у Чернецкого симптомы болезни Бехтерева. Этот недуг навсегда приковал к постели Николая Островского, автора советского бестселлера "Как закалялась сталь". Когда Чернецкий уже физически не мог играть в футбол, движение заменила музыка: отец сумел достать ему немецкую электрогитару "Musima".
Свою первую группу он собрал в 1983 году вместе с двоюродным братом: "Называлась "Карбонарии" - это были такие итальянские революционеры. А у нас был тихий протест против существующего порядка - юношеские песни, в которых бурлил поиск правды. На дворе было страшное время - Андропов*, днем людей на улицах останавливали - "почему не на работе?". Одним словом, как пел Башлачев, "на своем поле как подпольщики".
* шеф КГБ, который в 1983 году стал Генсеком ЦК КПСС. Время его недолгого правления ознаменовалось кампанией по "укреплению трудовой дисциплины".
Не исключено, что "тихий протест" так и остался бы проявлением юношеского максимализма, если бы у Чернецкого к тому времени не появились свои причины ненавидеть "совок". Это случилось, когда он поехал в Полтаву поступать в мединститут. ("Я уже был болен, - говорит Саша, - и врачи ничем не могли помочь. Мне хотелось самому докопаться, можно ли избавить человека от страданий").
Перед экзаменами устроили конкурс "Алло, мы ищем таланты", чтобы взять на заметку творчески одаренных абитуриентов. У Сашки была гитара и несколько антивоенных вещей, навеянных советской пропагандой. Но буквально перед ним на сцену вышел человек, которого объявили как местного институтского поэта: "Такой - в очках, пиджачке, с комсомольским значком. И песни - ох**ные! О такой большой любви к комсомолу!.. Меня просто перемкнуло. Я вышел и спел "Мой друг вчера вернулся из Афгана".
"Он рассказал мне, как там они два года
Дышали смертью на чужой земле,
Как поредела первая их рота
И как Героя дали старшине ...".

Песня взорвалась в зале, как заряд тротила. 1984 год - год самых больших потерь с его 2 343 цинковыми гробами - был еще впереди, но слухи о том, что в Афгане все чаще гибнут наши солдаты, потихоньку просачивались в Союз.
- Никакого "Голоса Америки" я, конечно, не слушал, - говорит Чернецкий. - Просто ко мне заходили школьные друзья, которые служили в Афгане, мы пили водку, и у меня складывалось свое впечатление, что на самом деле там происходит.
Когда Сашка под аплодисменты спустился со сцены, к нему подошел деликатный мужчина, похвалил за песню и попросил переписать слова. На следующий день был экзамен по биологии. Чернецкому поставили "неуд". Не понимая, почему его "завалили", он вернулся домой и поступил в мясо-молочный техникум.
Через полгода, когда полтавская история успела забыться, его неожиданно вызвали в райотдел милиции. В кабинете по-хозяйски расселись двое мужчин. Чернецкому показали тот самый листок с текстом песни: "Рассказывай, что это за друг, назови его фамилию, адрес". Сашка пытался объяснить, что "мой друг" всего-навсего художественный образ, но ему не верили. В кабинет, подыгрывая чекистам, регулярно вваливался бугай в милицейской форме: "Ну шо? Молчит?.. Дайте его мне!".
- Меня, конечно, не били, но выложили полное досье: "Как же ты мог? У тебя же отец работает в нашей структуре ...". А отец у меня был пожарный, работал в системе МВД. "И мать у тебя простой человек - воспитатель детсада. Что же ты родителей подводишь, не хочешь нам правду рассказать?..". Я был полностью подавлен, уничтожен и не знал, как из этой ситуации выкрутиться.
В конце концов Чернецкого заставили написать объяснительную, которая звучала приблизительно так: "Все явления, отраженные в тексте, я придумал. Ничего подобного в действительности не происходило и не происходит".
- В общем, я признался, - говорит Чернецкий, - что вся война в Афганистане придумана лично мной. В чем собственноручно расписался ...
Эта история имела свое продолжение, которое не прибавило Чернецкому симпатий к советской тайной полиции.
- Отец к тому времени уволился из пожарной охраны и устраивался на работу в секретный институт. А там был допуск через Москву, через КГБ. И ему отказали. И он не понял почему. У него за время службы не было никаких проступков, и сам он человек честный, никогда не шел против совести. Оказалось - из-за меня. Но отец был даже рад, что эта история никому, кроме него, вреда не принесла. Правда, после этого родители говорили: "Ты бы лучше не пел этих песен ...". Мой дед был "врагом народа", много других родственников пострадало. И родители понимали, что надо быть осторожным ...
В 1985-м Чернецкий влился в новую группу, которая играла шумный дворовой "heavy metal". Харьковский рокер Сергей "Сэр" Щелкановцев вспоминал: "Это был всего второй концерт "Рок-фаната", но случилась удивительная вещь: с первой же ноты они так взяли зал за глотку, что ошалевшая толпа чуть было не разобрала площадку на мелкие запчасти. И это была не тупая вакханалия заведенных малолеток - в те времена на концерты в основном ходили вполне взрослые, музыкально подкованные люди ... Никто не мог понять, в чем дело, но теперь-то я знаю, что это было - мы стали свидетелями полевых испытаний Саниной харизмы".
Весной 1987 года Сашка съездил в Питер, где услышал Башлачева и Шевчука. Вскоре он написал "Рабочий рок-н-ролл" и песню-манифест "Россия":
"Взятки в больницах, в комсомоле - ублюдки,
Травля поэтов, индустриальная мафия,
Фашисты из Люберец и проститутки -
Неужели уже это - твоя эпитафия?..".

Парням новые песни Чернецкого показались "слишком смелыми", и он ушел из группы. В июле к нему заглянул Павел Михайленко, студент-архитектор и басист харьковской "ГПД", чтобы предложить поездку в Ригу. Там, в лагере хиппи, скрывался от призыва в армию их общий знакомый Костя Костенко.
Когда земляки приехали на реку Гауя, они сразу поняли, что хиппанская среда им совершенно не подходит: "Чай они заваривали из каких-то подорожников. Искали блох друг на друге. И опять же - сексуальная революция в пределах лагеря. Было жуткое ощущение, что всюду процветает триппер. К тому же у Паши были короткие волосы, и на него косились: "Этот парень, похоже, не наш!..".
Наутро харьковчане сбежали в Ригу, где через пару дней начинался рок-фестиваль. Абонемент на пять концертов стоил 10 рублей. Это была вся их наличность. Казалось бы, полный облом, но дальше началась цепь счастливых случайностей. Употребив под настроение литр водки, Чернецкий с Михайленко двинулись в центр, на Домскую площадь. Там они уселись на булыжную мостовую и стали по очереди петь свои песни - "Правду", "Рабочий рок-н-ролл", "Паука на стене". Неожиданно из обступившей их толпы возник человек, который назвался членом оргкомитета фестиваля: "Надо, чтобы вы у нас обязательно выступили. Как вы называетесь?" - "Да никак!.. Мы все играем в Харькове в разных группах, и вообще - люди разные" - "Отлично! Вот так и назовитесь: "Разные люди"!..".
На концертную площадку группа-экспромт пришла с обшарпанной гитарой. "Мы должны были выступать вторыми, - рассказывает Чернецкий. - Паша обнаружил, что его губная гармошка сломана, но пару нот он все-таки пообещал выдавить. Костик нашел в туалете пластиковое ведерко, высыпал оттуда грязные бумажки - это были бонги".
С такими "инструментами" парни вышли на сцену. Но, как писал рок-журналист И.Смирнов, "пронзительная искренность песни "Россия, где твоя вера?" произвела настолько сильное впечатление, что РАЗНЫЕ ЛЮДИ заняли второе место, уступив только ЧАЙ-Фу".
Расставаться после такого триумфа не захотелось, и "ГПД" пригласила к себе Чернецкого вокалистом. Состав группы выглядел так: Павел Михайленко - бас, Олег "Клим" Клименко - гитара, Евгений Обрывченко - клавишные, Владимир Кирилин - ударные. Полгода они сидели по 8 часов в подвале, репетируя новую программу.
В сентябре 1987-го "ГПД" отправились на фестиваль в подмосковный Подольск. Но выступить там не удалось, поскольку харьковчане не сумели отыскать человека, который их пригласил.
- Ночевать было негде, - вспоминает Чернецкий, - и мы оттуда еле соскочили: весь Подольск был забит люберами, съехавшимися "бить панков". После концерта прямо на платформе для электричек возникла драка. Если бы мы спели там своего "Любера"*, нас бы точно убили, и никакая милиция нас не спасла ...
*"Правой! Правой!/Бей правой, любер!/Ты правый! Правый!/И наша страна тебя очень любит./Но я-то вижу тебя насквозь/Красная свастика - это всерьез ...".
С другой стороны, харьковчане упустили реальный шанс попасть в "первый дивизион" нашего рока. Практически все участники "советского Вудстока" мгновенно приобрели всесоюзную известность. Не говоря уже о настоящем триумфе "ДДТ" и "Наутилуса". К тому же приз Подольска - ёжик с гитарой - очень подошел бы группе, стиль которой критики определили как "воинствующий харьковский рок".
Вспоминая тот период, Саша говорит: "Перед концертом мы глотали чистый спирт, запивали водой из-под крана и делали "паровоз"*. На сцену выходили как на линию огня. В зале обязательно сидели люди из горкома комсомола, переодетые кагэбэшники, которые строго следили за тем, чтобы мы ничего антисоветского не сотворили, не сказали. Мы делали все, чтобы побольше задеть этих гадов, которые нас давили и запрещали".
* Способ курить "траву", при котором один человек берет папиросу в рот (горящим концом внутрь) и пускает дым, чтобы им могли затянуться и другие.
Весной 1988-го Чернецкий вместе с делегацией Харьковского рок-клуба в очередной раз побывал в Ленинграде, где познакомился с поволжскими рокерами и получил приглашение на фестиваль в Горьком. В отличие от дзержинцев, встреча с "тёзками" его не угнетала.
- Наше название, - вспоминает Саша, - было на уровне стёба. Три этих буквы мы расшифровывали, как хотели. Например, "Городской ПсихДиспансер". Или - "Господи, помоги дебилам", "Говно, подонки, дерьмо". В каждом городе по-своему. В Прибалтике на афишах напечатали, что "ГПД" - это, оказывается, "Гласность, Перестройка, Демократия".

***
- Вышли "серые лошадки", - вспоминает Чиж выступление харьковчан, - и с первой же песни все просто оцепенели. А до них было от чего цепенеть - по-настоящему "рубились" рижский "Цемент", "Калинов мост", москвичи из "Веселых картинок". А Сашка вышел, долбанул, и у меня голову свернуло ...
Парень из Харькова, в отличие от многих "героев рок-н-ролла", не зубоскалил и не стебался - он обличал "совок" с предельной беспощадностью. В системе образов той эпохи он напоминал воскресшего Павку Корчагина, который с ужасом увидел, что натворили за 70 лет его товарищи-большевики ("Не говори мне о Революции, - пел Чернецкий, - Она умерла в двадцать четвертом"), сжег свой партбилет, взял гитару и ушел "партизанить" в отряд рокеров. И если блюзы-частушки того же Полковника вызывали, по свидетельствам очевидцев, желчный нервный смех, то манифесты Чернецкого - мурашки.
- Я такого никогда не слышал и не видел у нас в стране, - говорит Чиж. - И Сашка был такой бескомпромиссный, - сказал бы "плакатный", да неправильно, - какой-то честный наотмашь: "Ну, вые**те меня, б**, но я такой!..".
Естественно, с ним захотелось познакомиться. "Но в гримерку как-то неудобно было зайти, - рассказывал Чиж. - Мы-то звезды были местные, районные, а они как бы всесоюзные ... А потом нас с ними в заключительный гала-концерт поставили. И мы все попали в одну гримерку". Здесь Чижа ждало еще одно потрясение: Чернецкий-на-сцене и Чернецкий-за-кулисами отличались также сильно, как доктор Джекил и мистер Хайд*.
* "Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда" (1886) - повесть Р.Л. Стивенсона о человеке, который обладал фантастической способностью существовать под двумя разными личинами.
- Выходит на сцену злющий, мрачный, - вспоминает Баринов. - Со сцены ушел - светлый, спокойный. Человек на сцене раскрывался, все из себя выливал: вот он какой на самом деле!..
За кулисами Чернецкий был деликатным, мягким человеком без фанатичного блеска в глазах. И этот резкий контраст с тем, как демонически он выглядел на сцене, притягивал к нему еще сильнее.
Рокеры выпили водки и закусили пасхальными яйцами. И хотя гости с Украины сразу прозвали ГПД-шников "нашими горьковскими братками", первое знакомство вышло шапочным. Чернецкому запомнился только паренек-вокалист ("на вид - лет двадцати") в самопальном свитере с вышивкой "The Beatles". Для Чижа эта встреча оставила более глубокий след.
- Чернецкий безусловно на меня повлиял - своей манерой, подачей вокальной. Естественно, я пытался писать под него. Можно сказать, что это было неким подражательством кумиру. Но Сашкин "полит-рок" был прицельным, адресным. А у меня - набор фраз, лозунгов кумачовых ... Ну, а вокальную манеру я точно брал с него. До этого я пел минимум на октаву выше, а стал петь, как Чернецкий, микстом, и диапазон у меня изменился: все верха сошли на нет ...

ЛЕТО 1988: "РОК-ТУРИСТЫ"

"Я покоряю города истошным криком идиота.
Мне нравится моя работа.
Гори, гори, моя звезда!"
(рокерская походная)

II-й Горьковский рок-фестиваль стал важным этапом в биографии "ГПД". Полтора года репетиций и концертов сделали свое дело: сработал закон перехода количества в качество. Группа нашла свой репертуар, саунд и преданных поклонников. Звание "лучшей "металлической" группы области" стало тому подтверждением. Для настоящего успеха не хватало самой малости - известности за пределами Нижегородского рок-н-ролльного княжества.
В "эпоху рок-туризма", которой журналисты назвали 1987-1988 годы, совершить прорыв на новые территории было несложно. Этой экспансии способствовали фестивали, гремевшие тогда по всему СССР - от Череповца до Владивостока. Рок-клубы, которые их устраивали, приглашали интересные группы из других городов, отправляя туда в свою очередь собственные делегации. Сравнительно небольшие деньги на билеты, гостиницы и питание добывались либо у комсомола, либо у меценатов из числа кооператоров и крупных госпредприятий. Нередко вместо гонораров музыкантам платили только суточные: три рубля с копейками. Портвейн стоил два рубля, пачка болгарских сигарет - полтинник, общепитская котлета - 17 копеек, кусок хлеба - копейку. Чего еще было желать?..
Вскоре в эту кипучую жизнь окунулась и "ГПД". На фестивале в Горьком дзержинские "металлурги" так понравились делегатам из Калуги, Кирова и Арзамаса, что их стали наперебой зазывать в гости. Но большинство устных договоренностей так и остались "протоколом о намерениях". Единственным надежным партнером оказался Ижевский рок-клуб. За выступление на своем фестивале он не предложил никакого гонорара, но твердо пообещал, что оплатит дорожные расходы и проживание в гостинице.
Взять отгулы на работе помог Олег Попов. Его общественная нагрузка - "директор группы" - не была игрой в шоу-бизнес. "ГПД" развивалась естественно, как живой организм: сначала возникала потребность, затем она получала свое скромное оформление (так было со звукооператором, осветителями и пиротехниками). Когда группа стала выступать на разных площадках Дзержинска и Горького, потребовался некто, кто взял бы на себя функцию организатора.
Таким человеком стал Попов, который сделал в "ГПД" классическую карьеру рок-менеджера: светооператор, "звукарь" и, наконец, директор. За массу проколов и накладок он получил прозвище "Великий Администратор". Но свою неопытность Олег компенсировал бешеным напором и трогательной заботой о музыкантах.
- На концерте в Горьком, - говорит Баринов, - Чиж срывает голос, а ему наутро снова петь. Нужно горячее молоко. Где ты его ночью возьмешь?.. Попов выходит из гостиницы, смотрит: вон окошко горит в соседнем доме. Приходит туда, падает на колени: "Дайте молока!". И ему дают!..
Когда ГПД-шники погрузились в вагон, их настроение, по словам Чижа, напоминало монолог Шуры Балаганова: "Вот мы едем, мы сыты. Может быть, нас ожидает счастье!..". Во всяком случае, поездка в Ижевск уже воплощала идеал каждого рокера: играть свою музыку и получать за это, если не деньги, то хотя бы ночлег и харчи.
Вдобавок Попов сообщил, что в Ижевске, кроме выступления на фестивале, у "ГПД" запланированы еще два сольных концерта. Причем, не где-нибудь, а в местном Дворце спорта - для советского уха это звучало почти как "Вудсток" или "стадион Уэмбли". (Правда, по приезду выяснилось, что никаких сольников у "ГПД" не будет: Попов в очередной раз всё перепутал).
Приключения продолжились в гостинице. Когда Майк отправился за выпивкой, его попросили заодно купить чаю. Но поскольку в СССР случился очередной товарный кризис - "чайный"*, в продаже был только непонятный зеленый.
*Как пел тогда "ЧайФ": "С чаем беда, осталась одна пачка".
- Взяли у горничной тазик, налили воды и забодяжили, - вспоминает Баринов. - Сдуру-то ... А чай, зараза, возбуждающим оказался. Всю ночь не спали - сидим, как дураки, ржачка распирает, а у нас наутро съемка. Нас предупредили: оденьтесь покрасивее, будем фотографировать вас для плакатов и буклетов. И мы утром, как зомби, с эмалированными рожами выходим ...
Уже к вечеру фотографы отпечатали большую стопку черно-белых снимков, где гости из Дзержинска выглядели как рок-демоны - космы, хмурые взгляды исподлобья, гитары наперевес. Внизу карточки было оставлено место для автографа. Перед концертом неизбалованная публика расхватывала эти фотографии по 6 рублей за штуку (по тем временам - цена ящика пива). "Продлёнщикам", разумеется, не перепало ни копейки. Но они были рады уже тому, что впервые ощутили себя объектом шоу-бизнеса.
Гастроли в Ижевске стали для "ГПД" важным опытом овладения "чужой" аудиторией. На сцену дзержинцы вышли вторыми, когда зал еще толком не "разогрелся". Прием, соответственно, был довольно прохладным.
- А мы уже привыкли, что зрители должны "колоситься", что энергия из них прет, - говорит Чиж. - Ну, естественно: нас же в Ижевске никто не знал. И мы, зашуганные, отыграли так себе ...
Реванш был взят на гала-концерте, где "ГПД" устроила шоу-импровиз. Не последнюю роль в нем сыграл танец. Майк Староверов, как обычно, вышел к публике в мягких хромовых сапогах, подаренных тестем-отставником. Чтобы скрыть их офицерское прошлое, он оторвал каблуки и подошву, но поленился вытащить все торчащие гвоздики. Шляпки таких же гвоздей, только покрупней, вылезали из дощатой сцены.
- Майк наступит ногой - его как даст током!.. - вспоминает Баринов. - Было впечатление, что он пытается сплясать то ли "Яблочко", то ли лезгинку. После второй песни белый, как мел, он подбежал к Чижу: "Пойдем отсюда, я больше не могу - меня током убивает!".
Отличился и Быня - он прыгал так неистово, что у него сорвалась с ремня гитара, и лопнули по шву знаменитые "тигровые" штаны (горьковская тусовка до сих пор вспоминает их с восторгом) - оранжевые, с черными продольными полосами. В результате ему пришлось доигрывать концерт, невежливо повернувшись к залу задницей.
Однако со сцены дзержинцы уходили, раздавая автографы налево и направо. В контексте не столь давних событий этот триумф выглядел странно: в марте 1987 года на таком же рок-фестивале заезжих "металлистов"* сначала побила милиция, затем агрессивные ижевские люмпены (т.н. "мужики"). Но, видимо, город оружейников, где штамповали легендарный автомат Калашникова, все же был обречен на любовь к "металлу". К дзержинцам тут же подошла брататься и звать на пиво местная группа "Легион Д" ("Тоже в клепках, в коже, а гривы еще длиннее, чем наши, - вспоминает Баринов. - Но у нас хоть клички были человеческие, а у них - Монстр, Демон, Люцифер ... Жуть!").
*Под раздачу едва не попал "Наутилус помпилиус". Как сообщает историограф группы Л.Порохня, толпа остановила Бутусова грозным вопросом: "Металлист"?.." - "Я что, похож на "металлиста"?.." - искренне удивился тот. "Мужики" присмотрелись: очень интеллигентный юноша. И отпустили. Испугался тот уже в гостинице.
Как фаворитов фестиваля ГПД-шников даже пригласили (на пару с молоденькой "Агатой Кристи") на местное ТВ. Домой парни привезли очередную грамоту (11-ю по счету) и стереонаушники - подарок Ижевского рок-клуба.
Вдогонку им выслали вырезку из "Комсомольца Удмуртии". Газета назвала "сенсационным" результаты народного хит-парада, где ГПД-шная композиция "Припять" вышла на первое место, опередив "Город Золотой" ("Аквариум"), "Мы ждем перемен" ("Кино") и даже хиты суперпопулярных "Наутилусов" - "Я хочу быть с тобой", "Шар цвета хаки" и "Казанову". Правда, выяснилось, что к составлению хит-парада приложил свою руку Валера Селихов, президент Ижевского рок-клуба, который и устраивал гастроли "ГПД". Эта важная подробность поумерила общий восторг.
После успеха в Удмуртии областная "Ленсмена" назвала дзержинцев "группой стремительного взлета". Так и случилось: через месяц "ГПД" пригласили в Москву, на фестиваль "Рок за экологию". Эта акция имела подзаголовок "рок-периферия" и подразумевала участие команд из городов, почти незаметных на рок-н-ролльной карте СССР - из Красноярска, Саратова, Магадана и т.д. Периферией они были, разумеется, только для заносчивой Москвы, а в своих родных городах давно заслужили статус "звёзд". Поэтому сотрудник журнала "Юность" Сергей Гурьев и его соратник Петр Колупаев, организаторы нашумевших фестивалей в Черноголовке и Подольске, взяли на себя миссию показать рок-самородков столице.
Конверты с деньгами при отборе конкурсантов еще не играли решающей роли, куда важнее были рекомендации и личные симпатии. Светлана Кукина отвечала за внешние связи Горьковского рок-клуба и, как могла, лоббировала интересы волжских рокеров: "Сидим, слушаем с Гурьевым кассету "ГПД". "О, - говорит Гурьев, - ништяк команда!" - "Вот и пригласи их" - "Вот и приглашу!".
Прибывших на фестиваль рокеров поселили в доме отдыха в подмосковном Болшево. По окрестным улицам бродили стаи гопников в клетчатых штанах. "Вы кто, музыканты?.. - вкрадчиво поинтересовались они. - Ну-ну. А вы знаете, что у нас тут в прошлом году одного музыканта убили?..". Чтобы не искушать судьбу, дзержинцы решили скоротать время до концерта в номерах.
"Сам фестиваль буквально накануне был отменен, - рассказывала "Ленсмена", - любое значительное рок-событие по-прежнему встречает сопротивление чиновников. Все, что удалось отстоять, - концерт на открытой площадке ЦПКиО имени Горького".
В этом амфитеатре, вмещавшем почти 8 тыс. зрителей, выступили девять групп. Тяжелый 5-часовой концерт на жуткой жаре завершала "Продлёнка". Почему она попала в хедлайнеры, стало понятно, когда Сергей Гурьев объявил в микрофон: "На мой взгляд, это лучшая "металлическая" группа Союза!..". (Этот титул был справедлив хотя бы потому, что другие группы обозначили свой стиль куда более замысловато - "тяжелая алтайская волна", "восточно-европейский буги", "штыковый рок", "забойный психоделик" и т.д.).
На комплимент Гурьева "продленщики" ответили ударным выступлением. Но сыграть удалось всего пять песен - дзержинские "мастера по дыму-копоти", невзирая на строгий запрет, все-таки подорвали свои пиротехнические баночки-пузырьки, отчего на площадке "полетели" все пробки (вероятно, "закоротил" самодельный дистанционный пульт).
Кроме этого инцидента, Чижу запомнилось, как из партера за ними наблюдали "любера": "Смотрели и ухмылялись, мол, играй-играй, металлюга, сейчас мы тебе покажем. И точно, только мы ушли в гримерку, подбежал администратор и приказал уезжать побыстрее, а то "возможны эксцессы с люберами". Мы, как были - в гриме, концертных костюмах, - через коридор ментов убежали в автобус"*.
*Впервые в парке Горького, сообщает журналист А.Анисимов, "любера" появились в 1986-м году. Постепенно он стал одним из мест их постоянной тусовки. Во второй половине 80-х здесь на частенько давали концерты молодые рок-команды. К Зеленому театру стекались хиппи, панки и просто любители рокерских фишек. "Любера" отлавливали их и совершали с ними различные действия -- от нанесения побоев до стрижки длинных волос. Вскоре все концерты стали проходить под усиленной охраной милиции.
Проводить горьковчан пришел на Казанский вокзал сам Сергей Гурьев. Прямо на перроне он зачитал имена победителей. "Лучшим гитаристом" были признаны Быня и Евгений Каргаполов из красноярской "Амальгамы". Чижу, к его немалому удивлению, досталось звание "лучший вокал среди андеграундовых групп".
- Ну, выше был у меня голос, пронзительней ... Диапазон большой, трудностей никаких. Не думаю, что это главное. Там были такие парни, и они так пели, что просто башню сносило!..

***
Сразу после "Рок-периферии" Чиж прибыл в Ленинград, чтобы сдать очередную сессию. Как раз в эти дни на Зимнем стадионе проходил грандиозный рок-фестиваль. Туда была приглашена и харьковская "ГПД". Об этом Чижу заранее сообщил по телефону Саша Гордеев, который в Горьком успел подружиться с земляками и затесался в их компанию вместе со своей губной гармошкой.
- Была жуткая система "проходок"*, - вспоминает Чиж. - Меня провел через кордоны сам Чернецкий. Помню, они совершенно спокойно курили во дворе, на них никто не обращал внимания. А я поглядывал на окружающих с тайной гордостью: "Ребята, вы даже не подозреваете, кто стоит рядом с вами!.. Ведь уже через два часа всё изменится, и вы первыми побежите брать у них автографы!..".
*Списки гостей, которых группа может провести на концерт бесплатно. Обычно такие списки составляет директор группы и отдает устроителям концерта. При этом количество "халявщиков" заранее оговаривается.
"Они действительно стали сенсацией скандального и богатого на события VI Рок-клубовского фестиваля, - вспоминала журналист Е.Борисова. - Летняя жара, Зимний стадион, ДДT, ЧАЙФ, НОЛЬ, АУКЦЫОН, КАЛИНОВ МОСТ, АЛИСА; последний концерт последнего дня; никому не известная группа из Харькова. Люди лениво ждали чего-то провинциального, а значит - заведомо неинтересного. А вышли они и врезали так, что балованная питерская публика повскакивала и взревела от восторга ... Мы ловили каждое слово. А потом носились по городу, ища в студиях звукозаписи эти песни, переспрашивая друг друга: "Кто это был?".
Чиж был оглушен триумфом харьковчан не меньше, чем они сами. По сравнению с "Рок-периферией", на Зимнем стадионе все было другим: лица зрителей, способ выражения эмоций, уровень текстов и музыки. На этом фоне поездка "ГПД" в Москву, полученные там места и титулы выглядели детской возней в песочнице.
Свой успех харьковчане отметили на квартире питерских знакомых. В этой пестрой компании оказался Андрей Бурлака, редактор самиздатовского журнала "РИО"*. Инженер по диплому, в свои 33 года он уже считался мэтром подпольной рок-журналистики. В тусовке было даже шутливо признано: "То, чего не знает Бурлака, того попросту не существует". Казалось, он знал всех, и все знали его. С его самиздатовским журналом, который равнялся на недостижимые западные образцы вроде "Melody Maker", "Q" и "New Musical Express", активно сотрудничали авторы из тех городов СССР, где на волне "легализации" возникли свои рок-клубы.
*Название имело двойную расшифровку: для "чужих" - "Рекламно-информационное обозрение", для посвященных - "Rock In Opposition". Выпуск "РИО" в октябре 1986-го начался с двадцати машинописных копий, разосланных в 15 городов. В журнале, который рассказывал преимущественно о делах и людях питерской рок-сцены, публиковались обзорные статьи, интервью с музыкантами, рецензии на магнитоальбомы, репортажи с фестивалей.
Бурлака уже был мимолетно знаком с Чижом по фестивалю в Горьком, куда его пригласили в состав жюри. "ГПД" напомнила ему Scorpions, а чижовский фальцет - их солиста Клауса Майне. В то время Бурлака усиленно поддерживал молодую поросль "металла" в пику старой рок-гвардии, которая не признавала их творчество за музыку, и пара-тройка заметок об успехах дзержинских "металлистов" были напечатаны в журнале. Появиться на страницах "РИО" было столь же почетно, как на Западе попасть на обложку "Rolling Stone" - тираж самиздатовского журнала по меркам СССР был крошечным, но попадал в руки самых "продвинутых". Тех, чьим мнением стоило дорожить.
В Ленинграде стояли белые ночи, и всю ночь напролет рокеры пили и пели. Именно тогда харьковчане и Бурлака впервые услышали акустические песни Чижа - "Ассоль", "О'кей", "В старинном городе", "Фому Перестройкина". Это заставило их посмотреть на "звезду хэви-металла" новым взглядом.
- Меня всегда поражала, - говорит Бурлака, - Серегина способность взять любой мыслимый жанр и сделать свою песню в этой стилистике, причем очень органично. Ближайшим к нему, как ни странно, был Розенбаум, который за вечер мог написать три разных песни - тяжелый рок-н-ролл, цыганскую балладу и какой-нибудь эстрадный шлягерок ...
Но если компетентность Чижа-мелодиста сомнений не вызывала, то тексты его песен, по мнению Бурлаки, выглядели примитивным бытописательством, чем-то вроде "дайте сказать!". Ему казалось, что Чижу нужен соавтор, спарринг-партнер, который напитал бы его идеями. "С самого начала нашего знакомства, - вспоминал Бурлака, - я пытался убедить его в том, что ему надо перебираться в Питер". Но самые смелые мысли Чижа не шли дальше увольнения из хора ветеранов.
- Читаешь в газете интервью с Марком Нопфлером: "Я проснулся утром, жена начала уборку. Иди, говорит, на фиг отсюда. И я пошел в студию. Потом туда подтянулись парни: оказалось, у них такие же проблемы, потому что была суббота, "уборочный" день. Мы сели, выпили пивка и написали песню "Brother In Arms" ... Вот о чем я тогда мечтал: ни от кого не зависеть, заниматься только музыкой и приносить хоть какие-то деньги семье.
После "Рок-периферии" у ГПД-шников забрезжила надежда, что в отношении к ним что-то изменится, и меценаты из профсоюзов и комсомола наконец-то выделят средства на приличную аппаратуру. Но главная перемена произошла летом 1988-го в личной жизни Чижа. Они с Ольгой Егоровой стали жить вместе. Решение уйти из семьи было трудным. Его не все приняли, включая даже некоторых друзей. Но Чиж был уверен, что Ольга - та самая "боевая подруга", которая полностью разделяет его взгляды на жизнь.
В те дни Чиж написал песню "Я не хочу здесь больше жить"
"Мне страшно оттого, что мой ребенок будет расти тоже здесь,
Питаться отбросами от продуктовых баз.
Его с рожденья ждет воздух, от которого люди становятся похожи на крыс,
Но у меня для него есть подарок - это противогаз".

- Это влияние Александра Владимировича Чернецкого, его безнадёга, - говорит Чиж. - За что зацепился, что в голову ударило ... У нас в Дзержинске всем раздавали противогазы - на случай взрывов, всяких катаклизмов. Нужно было явиться в ЖЭК и получить противогазы на всю семью. Противогаз я сразу выкинул, а сумка была хорошая - зеленая, мягкая. Я ходил с ней по городу, удивляя людей.

АВГУСТ 1988: К НАМ ПРИЕХАЛ "ЗООПАРК"!

"Сколько раз ты ни споешь, что у нас плохо, лучше не станет. По-моему, проще людям дать возможность танцевать под нормальный рок-н-ролл".
(Из газетного интервью Майка Науменко)

Новое подтверждение своей растущей популярности ГПД-шники получили, увидев в Горьком афиши о своих совместных концертах с "Зоопарком". Это был период, когда, наверстывая упущенное в подполье, Майк активно гастролировал по стране. (По количеству концертов "Зоопарк" даже вышел на первое место в Ленинградском рок-клубе, обогнав "Кино" с "Аквариумом").
Согласно контракту "звери" должны были отыграть четыре концерта на открытой площадке Сормовского парка. На "разогрев" Горьковский рок-клуб пригласил "ГПД". Если бы Чижу предложили выступить с Rolling Stones, это бы вызвало у него прилив эмоций такой же силы. К тому времени он уже плотно "сидел" на Майке: переписал все его магнитоальбомы, переиграл все песни и даже видел его вживую на фестивале в Питере.
Когда "продлёнка" зашла в пустой Зеленый театр, ленинградцы уже стояли на сцене, настраивая аппаратуру. Чиж присел на скамеечку в партере и долго наблюдал за ними.
- Я очень стеснялся подойти и сказать "Здрасьте!". Ну, что-то же надо было говорить: "Привет! Мы играем перед вами". Наши парни пошли туда первыми, а я продолжал сидеть, пока мне не крикнули: "Твою мать!.. Мы будем настраиваться или нет?!". И я побрел к Майку на ватных ногах.
Впрочем, эта оторопь быстро прошла: гитарист с гитаристом, как выяснилось, всегда найдут общий язык: "Тут же пошло: "А у тебя какая гитара?.. Ух ты! Дай посмотреть!". Главное, первый шаг сделать. Тем более, о чем могут музыканты перед концертом говорить: "У вас закуска есть?" - "Сейчас найдем!".
Концерты, кстати, проходили в самый разгар антиалкогольной компании. Любимый Майком напиток из кубинского тростника ("Ром и пепси-кола - всё, что нужно звезде рок-н-ролла!") не завозили в Горький и в лучшие времена. Каким-то чудом принимающая сторона раздобыла по поллитровке водки и по две бутылки пива на команду. Бывалые "звери" взялись усилить свой рацион с помощью коктейля "Чпок"*. Это выглядело так: водку мешали с пивом, стакан плотно накрывался ладонью и бился об колено. И тут же, пока эта смесь кипела, как газировка, мгновенно выпивался. Ленинградцы были искренне уверены, что в момент "бития" происходит некая химическая реакция, чуть ли не на молекулярном уровне, и по балде "чпок" ударяет сильнее, чем обычный "ёрш".
*Коктейль "чпок" знаменит, по крайней мере, двумя моментами. Первый - когда им был напоен финский журналист, который настолько проникся духом советского рок-н-ролла и связанного с ним коктейля, что потом опубликовал статью под заголовком "CHPOCK Around The Clock". Второй - когда Майк сделал "чпок" складным стаканчиком в самолете ...
- Первые два концерта, - вспоминает Баринов, - мы играли "прибитыми": вслед за нами выходили монстры, и главное было не обосраться. Потом мы увидели, что они обсираются больше нашего. И наше волнение как-то ушло: ну, подумаешь, "Зоопарк"!.. Мы, типа, не хуже!
Эту браваду подкреплял парадокс тех лет: про "Зоопарк" советская пресса практически не писала. Для горьковской публики это был просто "коллектив из Ленинграда", мекки рок-н-ролла. Во всяком случае, своим землякам она свистела и хлопала не меньше, чем гастролёрам. Но сами ГПД-шники быстро разобрались who is who. По сути, "Зоопарк" провел для них выездной мастер-класс, где продемонстрировал совершенно иной подход к музыке.
- Если у нас кто-то "съезжал" с заученной партии, это считалось ЧП, - говорит Баринов. - Например, если я барабанил вступление не так, как было на репетиции, - у парней начинался мандраж. А у них: вот должен Майк вступить в этом месте, а он не запел - может, слова забыл. И ничего страшного не происходит: заиграл своё соло Саня Храбунов, а Майк очнулся и начал другой куплет. У нас Чижа бы убили, если б он слова перепутал ... В общем, мы видели, что люди играют весело, с удовольствием, не заморачиваясь на строгих рамках.
- Нам мешала, - соглашается Чиж, - проблема музыкантов маленьких городов: "Играем нота в ноту! Шаг влево, шаг вправо - расстрел!". Да, это хорошая школа, но зациклиться на ней - подписать себе смертный приговор. Меня поэтому и "разрывало" всё время, и я шел, когда не было концертов, играть на свадьбу с друзьями брата, в которых присутствовал тот самый отвяз, та самая импровизация, которые мне нравились. Пьяный-сраный - неважно, слова забыл - не беда!.. Все равно от тебя прёт энергия, и люди это чувствуют.
Другое важное наблюдение заключалось в том, что здоровый циник Майк, вопреки перестроечной конъюнктуре, так и не мутировал в злобного "протестанта". Когда тот же Михаил Борзыкин из "Телевизора" упрекал "Зоопарк" в том, что они "асоциальная группа", Майк отвечал, что ему гораздо интереснее писать о людях, нежели о государстве.
После каждого выступления "зверей" увозили на дачу на берегу Волги. Туда же пригласили Чижа с Бариновым. После совместных возлияний Сева Грач, директор "Зоопарка", предложил завершить совместные концерты джем-сейшном. Пьяный Майк Науменко принимал в нем участие чисто символически (игра руками на бонгах, тарелках и мимо оных), поскольку Чиж забрал у него гитару, чтобы спеть блюз на якобы английском языке.
Свой статус "rock stars" областного масштаба "ГПД" подтвердила уже на следующий день после отъезда "Зоопарка". В составе десанта Горьковского рок-клуба она прибыла на стадион поселка Лысково, где местные фэны встретили их флагом с аршинными буквами "ГПД" (видимо, это были те, кто уже успел лицезреть "продленщиков" на областных рок-фестивалях).
Скорее всего, именно эти сельские "металлюги" были одними из тех, кто присылал свои письма в "Ленсмену" - по примеру других молодежных газет она стала ежемесячно публиковать свой вариант хит-парада, где победителей в нескольких номинациях определяли сами читатели*. ГПД-шникам было странно, но приятно наблюдать, как их бэнд оказался в одном ряду с такими монстрами как "Кино", "Ария", "Черный кофе", "Браво" и "Алиса". Такое могло случиться только в СССР: группа, не имевшая не что пластинки - даже магнитоальбома, не звучавшая по радио и ТВ, вышла пусть в областные, но лидеры.
*Письма приходили любопытные. Например, из поселка Рейнеке под Владивостоком: "Не удивляйтесь, что ваша газета доходит в такие дали, откуда пришло это письмо. Хит-парад "ЛС" - одна из немногих попыток в стране внести ясность в систему организации топов. Благодарим и приветствуем", - писал матрос срочной службы Илья Лагутенко.
Впрочем, этот пробел вскоре был ликвидирован. В сентябре "ГПД" пригласили на Горьковское ТВ, где готовилась программа о молодежной музыке. "Продленщики" понимали важность этого шага. С одной стороны, телеэфир должен был прибавить группе популярности. С другой - удостоверить, что у властей в лице государственного телевидения нет претензий к их творчеству. В случае каких-либо проблем с администрацией концертных площадок, парни всегда могли извлечь из рукава козырной туз: "Нас даже по телеку показывают!".
(Преимущества "засветки" на голубом экране первыми поняли столичные рокеры. В некоторых "подающих надежды" московско-питерских группах появились даже свои обаятельные ребята, чтобы завоевывать симпатии сотрудниц ТВ, либо "свои девушки" для обольщения сотрудников-мужчин. В провинции нравы были чище и проще: многое удавалось решить без взяток и секс-приманок. В нашем случае - с помощью рок-клубовских связей).
Планировалось, что для "озвучки" телепередачи парни запишут фонограмму 2-3 своих песен. Но те, когда дорвались до настоящей студии, стали лихорадочно фиксировать на пленку "всё, что взбредет на ум, пока не остановят". В итоге за три дня был записан целый магнитоальбом, получивший название "ГПД-100".
Передача на ТВ так и не вышла, но практичные телевизионщики вырезали из фонограммы инструментальные куски и стали "подкладывать" их под свои сюжеты. Например, про потери колхозов при уборке картошки.
- Конечно, мы стебались, - говорит Чиж. - Но внутри-то гордость все равно сидела. Ни фига себе: звучим по телевизору! Небо в алмазах!.. Уже такие радужные перспективы!..

ДЕКАБРЬ 1988: РАСКОЛ

"Макаревич: " ... считают, что "хэви метал" - это и есть рок, а все остальное - абсолютно никуда не годится!.. Я не понимаю, как можно сознательно ограничивать себя узкими жанровыми рамками. Это все равно, что выбрать из алфавита буквы А, Б и В, а остальное не использовать".
("Найти свою музыку", газета "Аргументы и факты", апрель 1987 г.)

В начале декабря "ГПД" наконец-то удалось выбить у комсомола субсидию в 15 тыс. "безналичных" рублей. Окрыленные, Майк с Быней тут же выехали в Ленинград, где Чиж сдавал очередную сессию, чтобы закупить новую аппаратуру и инструменты. Но эти планы перечеркнуло землетрясение в Армении: всю обещанную сумму горком перевел в фонд помощи пострадавшим. Парни остались в чужом городе без копейки в кармане. Не помереть с голода и купить обратные билеты удалось только благодаря деньгам, которые Чиж назанимал у своих приятелей-заочников.
- Жили мы все у Андрюхи Великосельского, - рассказывает Чиж. - И нас втроем позвали в гости девчонки: одна была моя сокурсница, вторая ее подруга, они вместе снимали квартиру. Просто посидеть вечером и вина попить ...
Именно эта подружка, которая регулярно ездила в фольклорные экспедиции, спела тогда частушку: "Хочу чаю, хочу чаю, чаю кипяченого/ чем женатого любить - так лучше заключенного!".
- Только музыка у нее была совершенно другая, - уточняет Чиж. - Привезла откуда-то из северных сел. А коли на дворе стояла перестройка, я тут же перефразировал: "не мажора я люблю, а политзаключенного". "Мажор" было модное слово, Шевчук его ввел в широкий обиход. Я тут же набросал два четверостишия.
Процесс был продолжен на репетиции учебного оркестра, где Чиж играл на ударных.
- Смотрю партитуру: у меня 64 такта паузы (примерно 5 минут). Вот в этом перерыве между ударами по тарелкам и литаврам, я и дописал текст. Мелодия тут же в голову пришла: наши нижегородские частушки, только сыгранные в два раза медленнее. После репетиции говорю: "Ребята, я песню написал!", сел за фортепиано, спел ...
Но былинный сказ о рокере-барабанщике, сосланном КГБ на Колыму, восторга у сокурсников не вызвал. В прогрессивном журнале "Огонек" можно было прочитать "страшилки" и покруче.
- Все фыркнули: "Нет, парень, ты лучше не пой - лучше джаз поиграй, нам приятней будет". Ё-мое, что ж за хрень такая, думаю: "Сенсимилья" - говно, "Хочу чаю" - говно ...
Когда Чиж вернулся с сессии, "ГПД" сделала попытку сыграть "Хочу чая" с ревущими гитарными примочками. Но здоровый народный корень, который сидел в песне, не поддался обработке чужеземным "металлом": "Минут десять помучились и бросили. Ну нет так нет!".
В Ленинграде, который совсем недавно отметил очередную годовщину Революции, Чиж сочинил еще одну песню - "Демонстрацию". Это были безжалостно точные зарисовки с натуры:
"Менты стоят стеной, ревут оркестры,
С трибуны лает бодренькая речь.
Все по команде строятся в шеренги
И по команде начинают петь ...
Ох, мать твою растак!.. Кто сидит в ЦК?
Лигачев-мудак*, не ходи на двор.
Каждый пятый - скот, четвертый - сексот*,
Вот какой он есть, русский рок-н-ролл!..".

* Секретарь ЦК Компартии Егор Лигачев, соратник Горбачева. Пользовался в народе недоброй славой одного из инициаторов "антиалкогольной" кампании.
* Сексот - "секретный сотрудник", т.е. "стукач".

- Вот это как раз был закос под Сашку Чернецкого, - говорит Чиж. - Я тогда ходил с чужим плейером (они еще были редкостью) и не вынимал кассету с его песнями.
Но вопреки явной злобности текста, Чиж не был так ожесточен, как это могло показаться. Его политические взгляды были предельно просты: если хлеб обмазать говном, он все равно останется хлебом. Точно также со страной и народом (под "говном" понимался правящий режим).
Буквально через несколько дней Чиж увидел Чернецкого воочию - ленинградский кинорежиссер Сергей Овчаров пригласил харьковчан для работы в комедии "Оно", снимавшейся по мотивам произведений М.Е.Салтыкова-Щедрина. По ходу сюжета они изображали самодеятельный ансамбль, который, репетируя в заводском ДК, исполняет "Россию".
"Ленфильм" поселил рокеров в общаге на окраине города. Вместе с бэндом приехал Саня Гордеев, который разыскал Чижа, и тот активно подключился к режиму их пьянства. На улицу, где мела поземка, парни выходили только за выпивкой. На электрогитаре, которую вместе с колонкой притащили из соседней комнаты, Чиж играл всё, что просили - от битлов до "Мой адрес - Советский Союз" в дикой панковской манере. Общение с харьковчанами приносило ему массу удовольствия. Их дружба крепла просто и естественно.
- Сейчас музыка стала работой, способом заработка, - говорит Чернецкий. - А тогда она была формой существования: все дела, мысли, споры, интересы крутились вокруг неё. Мы больше ничего не умели по жизни, кроме как играть.
Разгул длился до тех пор, пока компания не пропила киношные гонорары, а вслед за тем и все наличные деньги.
- Нас отправляли в Харьков всем миром - лишь бы отправить! - вспоминает Чернецкий. - Там, в Питере, мы очень подружились с Чижом. Телефона в то время у меня не было, и он периодически звонил Климу: "Как вы там, старики?".
Между тем дела у харьковчан складывались сложно. Еще летом в группе случился раскол: оттуда ушли клавишник, ударник и администратор, чтобы создать собственный арт-роковый бэнд "Тройка. Семерка. Туз" ("3.7.Т"). Оставшиеся - Чернецкий, Михайленко и Клименко - взяли нового барабанщика Алексея Сечкина и старое название "Разные люди", которое однажды уже принесло им удачу.

***
По странному совпадению, дзержинская "ГПД" тоже доживала считанные дни. Юбилейный, 50-й, концерт, который был сыгран 23 декабря 1988 года, стал последним в истории группы.
Серьезные разногласия начались после "Рок-периферии", когда "продлёнщиков" встречали в родном городе как национальных героев: "В Москве все-таки прогремели! Снимки в газетах, статьи, - рассказывал Чиж. - Тут у нашего гитариста звезда во лбу - хлоп и загорелась. И началось: я не хочу играть с этим барабанщиком, меня не устраивает басист, а я вообще чуть ли не Стив Вай и Гарри Мур в одном лице ...".
Требование Быни убрать "нерастущего" Баринова натолкнулось на твердую позицию Чижа: совершенству нет предела, и вместо одного музыканта всегда можно найти другого, гораздо круче. Если встать на этот путь, составы можно менять до бесконечности.
- И ещё, - говорит Чиж, - можно вспомнить фильм "Место встречи изменить нельзя": "Потому я тебя, Шарапов, не выдал, что мы вместе под пули ходили и одной шинелькой укрывались ...". Ещё вот это - нормальная мужская дружба. Коли мы начали всё это вместе, так чего ж теперь?..
Конфликты на личном уровне были усилены творческим кризисом. К концу 1988-го парням надоел не только однообразный "металл", от которого ржавели мозги, но и социальная тематика. Подтрунивая сами над собой, они стали называть свой стиль "метилом" - бесцветной и ядовитой субстанцией.
Но Быня упрямо не хотел сходить с накатанных рельсов. Его амбиции подогревали новые успехи советских "мастеров металлопроката". Тот же "Черный кофе" получил в мае 1988 года приглашение на престижный испанский фестиваль "San Issidro", где выступил в компании таких грандов рока как Фрэнк Заппа, Джо Коккер и Стинг. Другой "металлический" флагман, "Ария", отправился в Берлин на фестиваль "Дни стены", где сыграл на "разогреве" у Майкла Джексона и Pink Floyd и заслужил аплодисменты почти 120 тысяч зрителей. Было ощущение, что ГПД-шники запаздывают, что удача проходит мимо.
Кроме того, Быню категорически не устраивала нищенская жизнь полу-профессионала. К тому времени администрация ДК смекнула, что на "металлическом" буме можно погреть руки и сделала концерты "ГПД" платными. Входные билеты стоили копейки, но Дворец все равно снимал неплохую кассу. Из этой выручки каждому "продлёнщику" платили по 4 рубля за выступление. Быня считал, что это оскорбительно мало - даже на "халтурах" (свадьбах, похоронах) дзержинские музыканты зарабатывали от 30 до 70 рублей. Потребовалось бы сыграть пару тысяч таких концертов, чтобы он смог купить фирменный "Fender", о котором мечтал (такая гитара стоила 2-3 тыс. рублей), и такие же фирменные "примочки" - бустер, флейнджер и квакер.
- Каждый день он приходил в подвал, - рассказывает Баринов, - и с десяти утра до шести вечера пилил на гитаре: что-то "снимал", разучивал. Это был его рабочий день. Никто не знал, на какие деньги он живет. Он и на нас наезжал: уходите с работы, занимайтесь только музыкой. В ответ мы начинали кричать: "Нам надо семьи кормить!..".
Налицо был конфликт интересов, и его первой жертвой стал сам Быня.
- В конце концов он объявил бойкот, - говорит Баринов. - Приходим на репетицию, а Быни нет. Либо является, но без гитары. Когда он пропустил очередную сходку, мы посидели, репу почесали, поднялись на вахту ДК. Чиж набрал номер Стаса Буденного (он уже был у нас директором): "Позвони Быне, поздравь его с Новым годом и скажи, что он у нас больше не работает".
Стресс был сильным. На шкале негативных вибраций развод (а раскол группы можно приравнять именно к разводу) опережает даже смерть близкого человека. Клин вышибался клином: в тот же день, 29-го декабря, Чиж решил записать сольный альбом "Глазами и Душой" - одиннадцать песен под гитару. Своеобразный сборник "The Best".
- Уже не помню, с чего это вдруг я начал писать этот сольник. Наверное, для самоутверждения. Для себя, скорее всего. Помню, что записывался у Вовы Котова на кухне. Мы работали в одном ДК - он, Сашка Титов и я. Все однокурсники по музыкальному училищу. У Котова был магнитофон-бобинник. Мы приехали к нему после работы. Я записался в один заезд: просто сел с гитарой, Вовка поставил микрофон - и поехали. Песни две споешь, перекуришь. "Ну, давай дальше ...". Если найти эту пленку, там в одном месте слышно, как Вовкина дочка дверью хлопает, кричит "Папа!", а на нее шикают - "Тихо! Тихо!..".
***
От мрачных мыслей отвлек неугомонный Саша Гордеев. В январе 1989-го, накануне Рождества, он пригласил Чижа с Ольгой в Звановку, свою родную деревню в Донецкой области. Туда же подтянулись парни из Харькова.
- Всей гурьбой мы ходили на предсвяточные колядки, - рассказывает Чернецкий. - У Гордея в деревне куча родственников (там, в принципе, все кумовья), и в каждой хате нам накрывали такую "поляну"!.. Мы ужаснулись: водка и самогон не заканчивались.
Резким контрастом с этой рождественской идиллией было здоровье самого Сашки. Тазобедренный сустав его правой ноги практически перестал разгибаться. Чтобы обуться, он был вынужден лечь на кровать, и кто-то из парней помогал ему зашнуровать башмаки. "Меня это сильно поразило", - говорит Чиж. Чуть позже, во время питерской сессии, эти эмоции передались в песне "Мне не хватает свободы". Зацепкой стал припев из песни "Потом", написанной Чернецким в 88-м году: "Я полную ванну воды наберу/ и, пока все на смене/ я вскрою вены и скоро усну/я знаю точно, что никто не успеет ... ".
- Я знал наизусть весь Сашкин репертуар, - говорит Чиж. - И мимо этих строчек пройти было нельзя, они засели в памяти. И моя строчка "Лёжа в теплой воде ванной комнаты, я борюсь с искушением лезвия" - это отсылка к Сашке. Как и другая: "Кто-то поможет надеть мне ботинки и подыграет на старой гитаре". "Мне не хватает свободы" была целиком посвящена Чернецкому и рассчитана на тех пацанов, которые врубались, о чем идет речь.
Эту песню Чиж написал на квартире Великосельского. Первый вариант не понравился, он скомкал листок и выбросил в мусорное ведро.
- У меня каждый раз так происходит. В темноте кажется, всё здорово. Включаешь свет - полное говно. Я знаю за собой эту штуку, поэтому посидел, остыл. Пошел набирать ванну. Пока вода набиралась, все-таки поднял, разгладил - нет, надо оставить. Взял гитару, наиграл какую-то "рыбу", спел - оказалось, не так уж и плохо ...
После Звановки Чернецкий пригласил Чижа с Ольгой на свой день рождения. Днем раньше, 9-го января, в Харьковском институте радиоэлектроники (ХИРЭ) должен был состояться концерт в фонд пострадавшим от землетрясения в Армении. По знакомству туда "протолкнули" Чижа.
"Чиграков за кулисами ужасно волновался, - вспоминал Сергей Мясоедов, директор городского рок-клуба, - он не знал, как встретит его переполненный зал, к тому же он должен был выступать один ... А когда Чиж начал петь, то просто поднял зал на ноги. Он начал с песни "Хочу Чаю", которая является его хитом, и всем сразу стало ясно, что это за уровень. Уже к третьему-четвертому номеру все повскакивали с мест и двинулись к сцене".
Мясоедов пробился через толпу, чтобы крикнуть: "Играй, сколько можешь!", и Чиж выдал почти часовую программу с поразившей всех "Сенсимильей".
- Тогда уже вопил и бесновался весь зал, - вспоминает Ольга Чигракова, - а какой-то парень кричал: "Лапа! Не уезжай! Мы тебя любим! Оставайся в Харькове!..". Я сидела ужасно гордая.
В конце января украинские рокеры нанесли ответный визит. Дзержинск подействовал на них угнетающе: заводы, трубы, дымы всех цветов, но еще сильнее - ощущение общей депрессивности, разлитой в самом воздухе.
- Страшновато было, - вспоминает Чернецкий. - Мы приехали утром, все было миролюбиво. Но вечером начались странные передвижения: здесь надо идти этой дорогой, здесь - шагать быстро, чтобы никто не пристал. Из дома в дом - чуть ли не перебежками. Как там Чиж выжил, как его талант пробился ... Не хочу никого обижать, но Дзержинск - это ужасный советский город.
На вокзале, уезжая, "Разные" предложили Чижу перебраться в Харьков. Собственно, разговор об этом был главной причиной их приезда.
- К тому времени, - говорит Чернецкий, - я уже практически не мог ходить. Жизнь коллектива замерла, поскольку мое будущее было туманно. А Чиж был человеком нашей группы крови. Его песни были написаны в одном ключе с нашими. Плюс прекрасный инструменталист. И, наконец, он мог бы заменить меня как вокалиста.
На это предложение Чиж ответил отказом: после ухода Быни группа еще не потеряла надежду выжить.

ВЕСНА 1989: "RUSSIAN ROCK"

"Имеет ли право выходить на сцену человек с немытой головой, грязными, длинными, как у попа, волосами и небритыми щеками, в грязных сапогах? Имеет ли этот человек право ношения значков "Почетный донор", "Общество спасения на водах", "Общество трезвости" и т.д.? Имеет ли он на каждый из них удостоверение? Имеет ли право Полковник носить погоны? А полковник ли он?.."
("Полковниковедение", отрывки из рецензий в горьковском самиздате)

Вначале обескровленная "ГПД" пыталась сохраниться в прежнем штатном составе. "Продленщики" даже дали объявление в "Ленсмену" о вакансии лид-гитариста. Вскоре в Горьком был найден подходящий кандидат из группы "Ромашка". Но когда пришло время первых совместных репетиций, они узнали, что парень повесился, не оставив даже записки.
Из состояния ступора вывело сообщение, что Горьковский рок-клуб "заявил" "ГПД" на рок-фестиваль в Кирове. Это всех подхлестнуло. Но без "ядерной" гитары Быни "металлический" репертуар, исполняемый втроем, звучал хило, слабо. Акустический вариант - нелепо. После мучений с перебросами инструментов было решено оставить бас-гитару, барабаны, а Чиж взял в руки аккордеон. На столь радикальную для рокера идею его натолкнул Федя Чистяков из группы "Ноль", которого он однажды наблюдал в Питере. На своем баяне "Рубин-5" этот паренек в тельняшке выдавал такой крутой "панк", что нельзя было не прийти к мысли: настоящий рок можно сыграть даже на ведре - был бы драйв.
Новому полуакустическому составу потребовался новый репертуар. Именно тогда Чиж отдал на усмотрение коллектива свои акустические песни - "Хочу чаю", "В старинном городе", "Ассоль" и т.д. В итоге была подготовлена целая программа в стиле "russian rock", получившая концептуальное название "Вы хочете "метал"? Их нет у меня".
После того, как группа сняла "металлические" вериги, публике открылся новый Чиж. "До этого он довольно несмело исполнял собственные акустические песни, - рассказывает Светлана Кукина. - Явственно помню, с какой неохотой он пел лирику: я очень любила романс "Глазами и душой", и он поддавался только на уговоры и давление моего авторитета и нытья, потому что песня не была социальной*".
*В те времена петь красивые песни считалось "никчемным и едва ли не постыдным делом". Когда Бутусов написал в 1986-м пронзительную "Я хочу быть с тобой" и спел друзьям, первой их реакцией было: "Ну это полное говно!". От огорчения Бутусов напился: самым страшным рок-н-ролльным грехом считалась склонность к "попсе".
После сольного концерта в областном ДК им. Горького, где Чиж впервые получил небывалый гонорар в 86 рублей (тут же пропитых в соседнем общежитии), администратор рок-клуба Игорь Крупин отметил, что Чиж один из немногих, кто действительно развивается - меняет песни, меняет программы. Другой рок-клубовец, рассказывая о концерте памяти Александра Башлачева на страницах "Нижегородских рок'н'ролльных ведомостей", назвал выступление Чижа "приятным исключением этого занудного вечера". В начале февраля Чижа даже пригласили на Горьковское ТВ, чтобы записать "Я не хочу здесь больше жить" и "Автобус".
Это был важный этап. До этого, говорит Чиж, к его сочинительству никто всерьез не относился: "Пишет, мол, парень какой-то "говно-рок". Единственные, кто меня поддерживал, были Майк Староверов с Женькой".
"Человек универсальный и многосторонний, он понял, что востребован и интересен во всем своем многообразии, - считает Света Кукина, - "Мой отец - металл" - на ура, джаз - на бис, "Ассоль" - до слез. Дальше он завоевывал уже географические ареалы и увеличивал публику, но не утверждал свое право на собственное многообразие".
Талант Чижа-криэйтора подтвердил успех на Кировском рок-фестивале, куда дзержинцы привезли 14-го марта свою новую программу. Правда, на афишах, которые были отпечатаны заранее, "ГПД" по-прежнему значилась "металлической" группой. Это сильно смутило парней. За невольный обман их могли освистать. Перед выходом на сцену пришлось даже подбодрить себя бутылкой коньяка (по причине своей дороговизны он продавался в Кирове без талонов). "Начал барабанщик, - вспоминал Чиж. - Он должен был отпить и передать другому. А за разговором он всю бутылку и засадил. Вышел на сцену и упал".
Но адреналиновый удар по вятичам все же состоялся. Студенческая газета "Советский инженер" писала: "Исполнение ГРУППОЙ ПРОДЛЕННОГО ДНЯ таких вещей, как "Перестройка" или "Демонстрация", вызвало у зрителей, особенно на галерке, полнейший восторг". Настоящим хитом фестиваля стала "Хочу чаю". Не меньший восторг вызвал "Комиссар", гимн партизан-махновцев:
"Без одной ноги я пришел с войны,
Привязал коня, сел я у жены,
Но часа не прошло - Комиссар пришел,
Отвязал коня и жену увел ...".

- Когда мы ее сыграли, - рассказывает Баринов, - к Чижу подошел Свин*: "Слушай, а ведь эта песня-то - моя!". Чиж говорит: "Не знаю, мне ее Чернецкий показал, а ему - Кинчев. Может, и твоя" - "Ну, ладно, - говорит Свин, - просто, чтоб знал: моя это песня!". Но она народная, авторов нет ...
* Свин, он же Андрей Панов, лидер ленинградской панк-группы "Автоматические удовлетворители". По одной из версий, текст "Комиссара" написали ленинградские панк-интеллигенты - бывший студент Игорь "Нехороший" и Михаил "Солидный".
Вместе с "ГПД" на фестиваль был командирован их старый приятель Полковник. На обратном пути, употребив коньяку, он предложил землякам "сварганить что-нибудь сообща". Тем более, что после перехода дзержинцев на полу-акустику их звучание и репертуар сблизились.
Полковник честно не умел играть на гитаре и не скрывал этого. Чтобы он смог выступать с бэндом, потребовались репетиции. Три раза в неделю, захватив чехол с гитарой, Леша после работы мотался на электричках в Дзержинск. В этот период, по наблюдениям друзей, он стал "неправдоподобно пунктуален и трезв".
Творческий союз был назван "Пол-ГПД" (Полковник плюс "ГПД"). "Мы сделали совершенно новую программу, - рассказывал Чиж. - Это где-то перекликалось с НОЛЕМ, но немножко в другом плане. На сцене просто устраивали праздник для себя и слушателей. Леша замечательный шоумен, этакий здоровенный мужик c бородой по пояс, георгиевский крест на груди. Я худенький, маленький, с аккордеоном, барабанщик в папахе с красной полосой, партизан ... И если я пел "... и КГБ его забрил ...", то люди врубались, о чем идет речь".
"Врубались", однако, не только люди, но и сам КГБ.
ИЮЛЬ 1989: ОТЪЕЗД

"Назовите мне одну (всего одну) фамилию рокера, который за свои песни был сослан (как следует из Чижевской песенки) на Колыму? Быть может, Чиж?".
Александр Борисович, 19 лет, мать двоих за ногу детей".
(из читательских писем в журнал "FUZZ", 1995 г.)

Внук Брежнева*, Андрей, с нескрываемым раздражением отзывался о своем тезке Макаревиче: "Он говорит, что пробирался на свои подпольные концерты через кусты. Но не говорит, что в этих кустах никто не сидел".
* "Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой", генеральный секретарь ЦК компартии. Правил СССР с 1964 по 1982 год.
Рокеры часто бросаются в крайности: то они якобы дышали при Советах в полную грудь и отважно на всех плевали, то чуть ли не к каждому из них был приставлен "искусствовед в штатском" (агент КГБ). Правда, как всегда, лежит где-то посредине. Во всяком случае, Чиж о своих встречах с советской охранкой вспоминает неохотно: "Мне просто было страшно. Не то что "страшновато" - на самом деле страшно".
Все началось, как в плохом детективе: однажды в квартире, где жили Чиж с Ольгой, зазвонил телефон. ("Они не слали повесток. Это же документ, след какой-то"). Сотрудник городского отдела КГБ пригласил Чижа в центральную гостиницу "Дружба". Двое чекистов ждали его в номере "люкс". На 28-летнего концертмейстера не давили, не играли в "плохого и хорошего парня". Вероятно, они уже навели справки и знали, что в армии тот имел допуск к режиму секретности, т.е. был проверенным человеком. Даже внешне Чиж выглядел прилично: в сером костюме, с модным узеньким галстуком. Единственным признаком рокерства были длинные волосы (не желая смущать начальство ДК, где он работал, Чиж обычно собирал их в хвостик).
- В Горьком, как они мне сказали, появилась какая-то нацистская группировка среди молодежи. Спрашивали: "На вас не выходили нацисты?". Я говорю: "Если они на меня выйдут, я пошлю их на х**, не дожидаясь вашей помощи. Потому что война и нашу фамилию стороной не обошла. И в этом отношении у меня не то, что свои счеты - просто свой взгляд на эти вещи".
Попытки чекистов "найти Гитлера среди алкашей на химзаводе" выглядели забавно. Пока не стало ясно, что это только пристрелочная часть беседы. Вслед за ней начались другие вопросы: "Недавно вы были на фестивале в Горьком. Там все прошло спокойно, без эксцессов?..". Судя по всему, главная цель КГБ заключалась в том, чтобы сделать его источником информации о рок-тусовке, тем самым "сексотом", о котором Чиж пел в своей "Демонстрации".
Надо признать, что интерес чекистов к "рокерам-шмокерам" имел свои причины. Все началось в июне 1987-го, когда на концерте "Черного кофе" в горьковском Дворце спорта милиция устроила облаву на "металлистов" (возможно, спутав их аксессуары с нацистскими). Обиженные фэны провели демонстрацию протеста. Четыре сотни "металлюг" не перевернули ни одной машины и не разбили ни одной витрины, но не избежали драки с гопниками. Вскоре в газете "Горьковский рабочий" появилась разгромная статья "Под знаменами "тяжелого металла". Кого-то из "металлистов" выгнали с работы, кого-то исключили из учебных заведений.
Тогда эти репрессии ГПД-шников не коснулись: "heavy metal" был для них только музыкальным стилем, но отнюдь не образом мыслей и действий. К тому же дзержинские фэны вели себя смирно, не бесчинствуя (брошенный с балкона стул был исключением). Тем не менее КГБ, судя по всему, рассматривал "продленщиков" как людей, способных возбудить у молодежи "политический экстремизм". Обстановка в заполыхавшем СССР (особенно после резни на южных окраинах) заставляла тайную полицию быть все время настороже. Особенно в городе, где производят боеприпасы.
"Задушевные" беседы с чекистами грозили превратиться в мексиканский сериал. Но тут "Пол-ГПД" получили приглашение на "Рок-турнир" в Харьковский авиационный институт (ХАИ). Чиж прилетел туда прямиком из Питера, где получал диплом об окончании института. Поскольку не приехала первая заявленная команда, дзержинцам выпала честь открыть фестиваль.
- Когда мы пели "Демонстрацию", - рассказывает Баринов, - на сцену вылетели Клим с Пашей и стали подпевать. Их в Харькове, естественно, все знали - "О! Так они, оказывается, с этими москалями знакомы!..". Принимали нас и так хорошо, а тут еще такая поддержка ... Именно тогда, думаю, Серега окончательно определился. Потому что Чернецкий уже играл сидя. Он выходил, опираясь двумя руками на палку. Из гримёрки до сцены он шел, наверное, минут пятнадцать. Зал сидел, терпеливо ждал. Сашка вышел, ему поставили стул. Было странное ощущение: сидит живой человек, а ему к ногам, как к памятнику, складывают цветы - целую гору ...
Как вспоминал сам Чиж, окончательно вопрос о переезде решил за него Майк Староверов: "Я безумно хотел в Харьков, но боялся признаться в этом "ГПД", и на харьковском "Рок-турнире" Майк мне сказал, что, мол, Чиж, если ты останешься здесь, тебе будет лучше. Тогда у меня гора с плеч упала, и за это я Майку бесконечно благодарен".
Уход Чижа сильно огорчил Баринова, но неизбежность этого шага была очевидна.
- Все понимали, что в Дзержинске ему делать нечего. Либо мы сопьемся, либо ему надоест лбом стену пробивать. Эти "культурные работники" с удовольствием вручали нам грамоты, призы какие-то. Нас хохломой просто завалили: подносы, чашки деревянные. Но когда доходило до просьб: "Дайте денег, мы аппарат купим, инструменты хорошие", - они отвечали: "Ну щас! Пишет мальчик песни, вот пусть и пишет. Хорошие у мальчика песни, народу нравятся".
Напоследок "Пол-ГПД" выступила на III-м Горьковском рок-фестивале, который проходил 2-4 июня в Сормовском парке. Там же дебютировала собранная Быней группа "Шерл". Зная о скором расставании, парни отвязывалась вовсю. Чиж вышел на сцену с аккордеоном, по пояс голый, в шортах из обрезков джинсов. "Мою перестройку" он начал проигрышем из циркового марша, а "Демонстрацию" предварил эпиграфом: "Съезду народных депутатов посвящается!..". Когда неожиданно, как в 1969-м на Вудстоке, закапал дождь, Полковник не стал по примеру американской хипни скандировать в микрофон: "No Rain! No Rain!..". Намекая на козни КГБ, он язвительно заметил: "ОНИ даже дожди умеют устраивать! Хорошая Организация!..". Мокнувшая на скамейках публика ответила ему солидарным смехом.
Накануне отъезда Чиж, Майк Староверов и Баринов записали в студии дзержинского драмтеатра свой прощальный альбом "Виновата Система". В числе прочих туда вошла свежая чижовская песня "Отчизна" ("Совдеп").
- По большому счету, ни одной по-настоящему политической песни у меня нет, - считает Чиж. - Даже "I don't wanna live in Sovdep" - казалось бы, куда уж более "политическая", а ведь она написана как протест на группу "Ласковый май". Из всех окон херачило с утра до вечера: "Белые розы, белые розы ...".
Фаворитом народных симпатий "ЛМ", куда набрали пацанов из детдома, стал в тот момент, когда страна объелась роком. Ему на смену пришла примитивная танцевальная музыка с простенькими текстами (блюзмены называют такое коммерческое фуфло "Mickie Mouth music").
Именно на этот период пришелся буйный расцвет "фанеры". "Массовый лай" не стоял у истоков этой порочной практики (принято считать, что пение под фонограмму ведет свое начало с 1970-х, со стадионных концертов "звезд советской эстрады"), но именно его продюсеры, наплодив кучу клонов для гастрольного "чёса", сделали открывание рта под "фанеру" новым жанром, чем-то вроде музыкальной пантомимы - доверчивые провинциалы платили не столько за "прослушивание", сколько за "просмотр". Причем, платили весьма щедро: за один концерт "ЛМ" получал 25 тыс. рублей (именитые рок-группы - 5-10 тысяч, барды вроде Олега Митяева - 50-100 руб.).
Такая ситуация вызывала у музыкантов, играющих вживую, сильное раздражение. Во-первых, на юных поп-кустарей, которые обнаглели до такой степени, что стали возить на гастроли только "синтезатор" - картонную дощечку с нарисованными клавишами. Во-вторых, на публику, которая позволяла себя дурачить.
- Всё велось к этим строчкам, - говорит Чиж, - "Так что выключи свет, уткнись в свой "Ласковый Май"/Займись спасением души - еще не поздно в рай". А потом понеслось: "Ой, какая песня смелая!..". "Политическим певцом" тут же стал. Ну, я об этом еще в "Ассоли" говорил: у меня столько всего "под строчками искали" ...

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ